90 лет назад в Советском союзе был создан ГУЛАГ — главное управление лагерей, но со временем под этим словом стали понимать всю советскую репрессивную систему, которая состояла из более чем 400 лагерей. В проекте «Жены „врагов народа“» мы хотим рассказать про лагерь АЛЖИР, его название не имеет ничего общего с африканской страной. АЛЖИР — это Акмолинский лагерь жен изменников родины в Казахстане. За 16 лет существования через него прошли более 18 тысяч женщин. В одном бараке жили беременные и старухи, актрисы и рабочие, профессура и безграмотные крестьянки — система ни для кого не делала исключений. Среди осужденных было 134 женщины из Беларуси, некоторые прибыли в лагерь с грудными детьми.
В 1934 году в советском законодательстве появляется термин «член семьи изменника родины» (так называемые «чсиры»), судьба таких людей была решена — они подлежали аресту и осуждению автоматически. Сталин считал, что репрессируемые женщины были не просто женами «врагов народа», они были женами «главных врагов» — партийных деятелей, руководителей заводов, видных военачальников, деятелей культуры. Той самой элиты, которую Сталин воспринимал как источник заговоров против его власти. Он считал, что жены всегда на стороне своих мужей, а значит, помогали им, а значит, должны быть уничтожены. 20 из 134 репрессированных из Беларуси женщин умерли в АЛЖИРе, здоровье и моральное состояние остальных было сильно подорвано — многие так и не смогли вернуться домой, восстановить семью и до конца жизни боялись говорить о жизни в лагере.
В лагерь бросили и заслуженную артистку, и жену «всесоюзного старосты»
Официально лагерь назывался «26-й точкой» Карлага, самого крупного филиала ГУЛАГа. Сами заключенные называли его сокращенно АЛЖИР — Акмолинский лагерь жен изменников родины, ближайшим городом был Акмол, теперь это Нур-Султан — столица Казахстана.
В АЛЖИРе собралась интеллектуальная элита страны — писатели, ученые, инженеры, артисты. У 90% заключенных было высшее образование. Дирижер Ленинградской оперетты Марианна Лер собирала из заключенных хор. А балерина Татьяна Афонина организовала в бане танцевальный кружок, и женщины, несмотря на усталость после работы, приходили вальсировать. На праздники здесь ставили спектакли, и уровню постановок могли позавидовать столичные театры.
— Была артисткой, стала вышивальщицей. Работала хорошо, даже в стахановки вышла, дополнительную булочку получала, — вспоминала Афонина. — После рабочего дня в бане организовала танцевальный класс. Уставшие за день подруги оживали. Да, молодость — великая сила!
В лагере были и простые женщины — осужденные за «антисоветскую деятельность» («призывали не ходить на выборы», «не верили в успех колхозов», «выступали против займов государству»), а также осужденные за веру в Бога.
Система ни для кого не делала исключение. Уже после войны жертвой репрессий стала певица Лидия Русланова , народная любимица, исполнительница песен «Валенки», «Катюша», «Степь да степь кругом» прошла этапом через АЛЖИР. Ее задержали вскоре после ареста мужа, генерала Владимира Крюкова , он получил 25 лет лагерей по делу о «заговоре военных» — как соратник маршала Жукова. Вскоре пришли и за Лидией — артистку обвинили в антисоветской пропаганде и присвоении трофейного (немецкого) имущества — семья жила роскошно и до, и после войны. Руслановой дали 10 лет исправительно-трудовых лагерей с конфискацией имущества, в списке было 132 картины, некоторые картины из ее коллекции позже были приобретены и хранятся в фонде Национального художественного музея Беларуси. Лидия Русланова сначала работала на стройке, потом гастролировала по лагерям — в сопровождении конвоя, Высшие чины колонии сидели в первых рядах, аплодисменты на ее концертах были запрещены. На свободу Русланова вышла после смерти Сталина, в июле 1953-го. В первые дни после освобождения она разговаривала очень тихо, почти шепотом и, если кто-то начинал говорить громко, просила: «Тише, тише».
Через АЛЖИ прошла также актриса и мать знаменитой балерины Рахиль Плисецкая . В лагерь она попала с грудным сыном. За что ее судили? Муж Рахиль, дипломат Михаил Плисецкий , взял на работу Ричерда Пикеля , которого позже расстреляли как участника показательного процесса над группой бывших руководителей партии. После этого в обойму НКВД попали все, кто был с ним связан. Плисецкого расстреляли в январе 1938-го, через два месяца пришли за его женой. Рахиль дали восемь лет и вместе с 8-месячным сыном Азарием увезли в Казахстан. Старших детей, в том числе Майю , успели забрать родственники. Благодаря их влиянию удалось добиться досрочного освобождения Плисецкой, но в Москву Рахиль смогла вернуться только после войны. До этого была в ссылке в Шымкенте (тоже Казахстан), где работала учителем танцев в одном из клубов.
— Отца своего я никогда не видел, — вспоминал Азарий Плисецкий в интервью «Радио Свобода». — Он узнал обо мне от следователя, который позвонил матери и сказал: «Никаких вопросов не задавать! Кто родился?» Мама сказала, что родился сын — и тут же повесили трубку. Это был прием следователя, чтобы добиться подписи отца. Со дня моего рождения, это можно посмотреть в протоколах, отец подписывал все чудовищные обвинения… Ходить я начал в лагере. Мама вспоминала, что все женщины хотели меня взять на руки, потому что все скучали по своим детям… Мне грозила ссылка в детдом, но благодаря матери, она кормила меня грудью, меня не отняли от нее. Когда мама плакала, я ее утешал: «Не плачь, домой поедем». Хотя понятия дома у меня еще не было… Всю жизнь я боюсь людей в форме, а при лае собак руки покрываются «гусиной кожей».
Не смогла отбиться от НКВД даже жена Михаила Калинина , номинального главы государства, «всесоюзного старосты». В 1924 году Екатерина Калинина написала донос на собственного брата, руководителя предприятия, его впоследствии расстреляли. В 1938-ом пришли уже за ней. Екатерине позвонили из Кремля и попросили приехать в ателье на примерку нового платья, вместо портнихи ей навстречу вышли чекисты. Судили преданную партии активистку по антитеррористическому закону, который подписывал ее же муж. Приговор — 7 лет лагерей, на тот момент ей было уже 56. Влиятельный муж все-таки помог ей, в АЛЖИРЕ Екатерине выдали инвалидность, после чего ее перевели на более легкую работу, вошебойкой — счищать гнид с белья заключенных. Жила Екатерина Калинина в бельевой, условия там были лучше, чем в бараке. В 1945-м смертельно больной Калинин обратился к Сталину с просьбой помиловать его жену. Хозяин смилостивился, и через месяц Екатерина смогла вернуться в Москву. Правда, жила она на даче у дочери, семейные отношения с мужем больше не поддерживала.
Под конвейер репрессий попала и семья маршала Михаила Тухачевского , который в 1937-ом был расстрелян по «делу антисоветской троцкистской военной организации». Сестры Тухачевского оказались в АЛЖИРе.
— После реабилитации мне пришлось быть на открытии музея генералу Карбышеву, — вспоминала Елизавета Арватова-Тухачевская , ее муж — военный летчик, как и брат, был расстрелян в 1937 году. — Когда я увидела макет немецкого концлагеря Маутхаузен, я удивилась: это была точная копия нашего Акмолинского лагеря, только бараки наши были длиннее, и не было трубы крематория, потому что в Казахстане земли много, и хоронили всех женщин в землю, просто за зоной.
Женщин преследовали по отработанной схеме. Вслед за мужем приходили к женам — проводили обыск, задерживали и на допросах спрашивали только об одном: «Кто родственники? Кто живет за границей? Кто приходил в гости? Что знали об антисоветской деятельности своего мужа?» Если женщина отвечала, что ничего не знает, следовал «ударный» вопрос: «Вы говорите ложь. Следствию известно, что вы знали о контрреволюционной деятельности мужа». В уголовных делах, состоящих всего из нескольких документов, в большинстве случаев даже нет протоколов допроса свидетелей. В справке на арест — стандартная, написанная под копирку, фраза: «До ареста мужа проживала вместе с ним и была посвящена в его контрреволюционную деятельность» — этого было достаточно и чтобы задержать женщину, и чтобы дать ей срок.
В деле Нины Головач-Вечар , жены белорусского писателя Платона Головача , есть показательный протокол допроса:
Вопрос следователя : Вам предъявлено обвинение по ст. 24−68, 24−70 и 76 УК СССР. Признаете себя виновной?
Ответ Головач-Вечар : Нет, не признаю. О контрреволюционной работе Головача Платона я ничего не знала. Записано верно, мною прочитано.
Дата, подпись, — на этом все. Нину задержали 5 ноября 1937-го, через несколько дней после расстрела мужа. 28 ноября ей уже вынесли приговор.
А вот что писала о своем деле в обращениях к Ежову, Сталину, Калинину Владислава Алексеева . Ее муж Иосиф Куделько был директором Управления по охране авторских прав при Союзе писателей, расстрелян в 1937 году:
— Вызвали к следователю на 10 минут, где он мне предъявил обвинение за недонесение на мужа. Никаких изобличающих фактов дано не было. Я просила объяснить, в чем обвиняется мой муж, следователь ответил: «Это вас не касается»… Со мной дальше не разговаривали и отослали в камеру. Спустя два месяца я получила приговор — 8 лет исправительных трудовых лагерей, абсолютно без всякой вины… Невыносимо тяжело получить обвинение ни на чем не основанное и нести наказание совершенно невиновной. Клянусь, я этого не заслужила.
Часто между задержанием и приговором проходило меньше месяца. Обжаловать приговор было невозможно. Тем, кто признавал вину, давали чуть меньше. Несмотря на давление и пытки, многие женщины до конца отказывались давать показания против супругов.
В лагере вместе с женами партийной номенклатуры и деятелей культуры были и неграмотные женщины. В протоколах допроса, где их обвиняют в антисоветской деятельности, вместо подписи стоит крестик или отпечаток пальца.
— Моя дочь — честная колхозница, совсем неграмотная, а ее оклеветали за агитацию против советской власти, — писала властям мать осужденной 55-летней Улиты Коваленко из Пропойского района (сейчас Славгородский район), причем писала не сама, просила грамотных соседей. Улите дали 10 лет. — Она не знает даже такого слова — «агитация». Теперь Ужаков (бывший председатель колхоза, который написал донос на Коваленко. — Прим. TUT.BY) разоблачен как вредитель, его сняли с работы и передали суду. Все колхозники на общем собрании подтвердили, что Ужаков оклеветал мою дочь за то, что она активно всегда выступала и указывала на недостатки в его работе.
Просьбу матери власти не услышали, в 1943 году Улита умерла в лагере. Даже во время войны женщины продолжали «искупать вину» перед Родиной.
Лагерь с особым режимом
В 30-е годы на месте АЛЖИРа было место ссылки «кулаков», были здесь и белорусы, сохранились даже некоторые имена — Александр Афанасьев , Михаил Верховцев . Сначала они жили в палатках, потом вместе с другим ссыльными начали строить бараки и батрачить на колхоз. Большую часть местных жителей на тот момент принудительно выселили подальше, предварительно силой забрав скот. В 1937-м принимается решение строить на этом месте лагерь для жен «врагов народа», и ссыльных отправляют в другие спецпоселки. Первых узниц в АЛЖИ привезли в январе 1938-го.
Этот лагерь был особенным. Первые два года — на строгом режиме: территорию обнесли двойной колючей проволокой, любая переписка была запрещена, поэтому о судьбе своих родных женщины ничего не знали. Считалось, что осужденные социально опасны и должны быть максимально изолированы. Наибольшая смертность приходится именно на этот период.
Что видели осужденные, когда прибыли в лагерь: глухая степь, зимой температура воздуха доходила до -40, летом была изнурительная жара и круглый год ветер. Около восьми тысяч женщин содержались в лагере одновременно. Один барак был рассчитан на 300 осужденных.
Бараки из самана строили сами женщины: ногами смешивали глину с соломой, делали кирпичи, сушили их и потом из них строили жилища. Внутри бараков стояли двухъярусные нары, в центре — буржуйка. Зимой температура не поднималась выше трех градусов. Женщины по очереди дежурили у печки, чтобы поддерживать тепло. Топили камышами, их же постилали вместо матрасов. Блохи и клопы были обычным делом. Первые годы стояла страшная антисанитария, не было даже воды.
Женщин привозили в лагерь в том, в чем задерживали. Некоторые были в ночных сорочках и тапочках. Другие — в вечерних платьях и на каблуках: перед задержанием им говорили, что везут на свидание с мужем, несчастные жены надевали свои лучшие наряды, даже не подозревая, какой ад их ждет впереди. Арестованных до полугода могли держать в тюрьме, все в той же одежде, так что в лагерь многие приезжали в рванье, им даже не в чем было выйти на работу.
Каждая осужденная была обязана работать, именно так она могла «искупить свою вину» перед Родиной. В лагерях были свои показатели: отработаешь меньше — не получишь паек, который был и так скудным. Агрономам, ветеринарам было полегче — они могли устроиться по специальности. Хуже всего приходилось гуманитариям и деятелям культуры, их отправляли на тяжелые сельхозработы. Женщины руками копали траншеи для орошения. Систему для орошения, кстати, разработала одна из осужденных — агроном Галина Руденко . Позже ее идеи изучали и внедряли по всему Казахстану.
— Вскоре АЛЖИ стал прибыльным многопрофильным хозяйством, благодаря каторжному труду заключенных, — вспоминала Мариам Анцис , жена секретаря Краснолуганского горкома. — Женщины работали с утра до вечера, вручную выкопали пруд, провели арыки к огороду и посаженному ими же саду. Делали саман, построили ферму, пахали, сеяли.
Вся выращенная продукция шла в город, питание самих осужденных было скудным, и не дай бог во время работы хоть что-нибудь съесть — наказание будет неминуемым. Совсем рядом росли яблоки и малина, а дети узниц страдали от острого дефицита витаминов.
— Продукты были скудными — бараньи головы, требуха и ячневая каша, — вспоминала последняя свидетельница АЛЖИРа Анна Енданова , ее муж был следователем НКВД, в 1937 году его расстреляли.
В лагере работало швейное производство: одежду шили и для себя, и на заказ — в годы войны отправляли на фронт форму. На фабрике работали в основном самые слабые узницы — пожилые, беременные и инвалиды, которые не могли выйти в поле. При освещении керосиновых ламп шили по 14−16 часов в сутки. Работали в две смены — и днем, и ночью. Конечно, никакой оплаты за свой труд женщины не получали. Им говорили, что трудом они должны искупить вину перед Родиной.
В 1940 году начальство решило, что осужденные женщины не представляют опасности, и лагерь перевели на общий режим. Наконец-то разрешили переписку — два письма в год. Послания от родных узницы вешали на стенах в бараке — все время были мысли о доме.
Узницы с теплотой вспоминали только об одном начальнике АЛЖИРа — Сергее Баринове . Его перевели в Казахстан после того, как он осмелился усомниться, справедливы ли столь массовые аресты. Женщины называли его между собой Валерьян Валерьянович — за то, что мог успокоить и даже пожалеть. В конце 80-х Баринов заявил, что никогда не считал осужденных женщин хоть в чем-либо виновными.
Немка Гертруда Плайтис после освобождения с благодарностью вспоминала, как местные жители, рискуя своими детьми, как могли, помогали заключенным. Когда женщины выходили в поле, дети из ближайших деревень бросали в них белые камни. Сначала узницы обижались: «За что?» Но вскоре поняли: это был засохший творог.
«Нас везут в Казахстан», — писали кровью заключенные
После вынесения приговора женщины продолжали находиться в тюрьме — до отправки в лагерь. Обычно это занимало до шести месяцев. Исключение делали изредка для беременных и кормящих матерей. Так, Янина Германович , жена расстрелянного белорусского писателя Тодара Кляшторного , свой приговор — 8 лет — услышала в товарном вагоне, куда ее с 3-месячной дочерью забросили чекисты.
Белоруски прибывали в АЛЖИ этапами из Минска и Орши. Даже после вынесения приговора осужденным не говорили, куда их этапируют. Несколько недель женщины ехали в поездах в полном неведении. На промежуточных станциях в вагоны подсаживали все новых и новых заключенных.
— В вагон заходят работники НКВД, их много, но выделяется один: «Итак, вы осуждены как члены семей изменников Родины. Народу будет легче дышать без вас. Дети ваши отказались от вас, а мужья ваши расстреляны», — вспоминала Мариам Анцис. Но были среди конвоиров и те, кто помогал, рискуя: — Куда же нас везут? На одной из остановок конвоир Ваня шепотом говорит, что принес книжку — «Наша Родина». Ничего не понимаем, собрались вокруг, пересматриваем каждую страницу, на карте Казахстана красным карандашом был выделен Акмолинск.
Но как сообщить родственникам? Заключенным раз в день выдавали паек. Часто это была несъедобная селедка, завернутая в бумагу. Женщины рвали ее на клочки, костями от рыбы резали себе пальцы, и кровью писали фамилии, адреса родственников и фразу «Нас везут в Казахстан». Потом сворачивали записки и бросали в уборную — внутри вагонов в полу была дырка. Эти записки находили жители городов, где проходил состав. Неравнодушные люди отправляли письма по указанным адресам. Так родственники некоторых осужденных узнали, куда увезли их родных.
— Когда маму вместе с другими заключенными везли в лагерь, она смогла выбросить записку, на которой написала адрес сестер и просила отправить его по адресу. Нашлась добрая душа, письмо дошло, и родные узнали о судьбе их сестры, — вспоминала Инна Бронштейн , ее отца — литературного критика расстреляли в Минске, а мать Марию Минкину отправили в АЛЖИР.
В АЛЖИРе в разные годы содержались Елена Кучинская-Старостенко (жена ректора БГУ Алексея Кучинского), Лидия Сташевская (жена писателя Василя Сташевского), Елена Рыдзевская (теща писателя Петруся Бровки), Анна Лютько (жена председателя Жлобинского райисполкома), Анастасия Лебединская (жена дьякона в Азеранской церкви), Мария Залесская (жена заместителя наркомзема БСС Александра Залесского) и другие, — всего 134 человека.
Акмолинский лагерь жен изменников родины просуществовал до 1950 года. Репрессии не останавливались ни на время войны, ни после. За это время через АЛЖИ прошло свыше 18 тысяч женщин, более восьми тысяч отбыли срок «от звонка до звонка». На территории лагеря родилось полторы тысячи детей, изъятых впоследствии у матерей.
Именно разлука с детьми была самым большим испытанием для узниц. Детей принудительно забирали в детские дома, где они жили с клеймом «врага народа», где их унижали и воспитатели, и другие дети. Репрессии не заканчивались после освобождения. У женщин в паспорте стояла отметка, что им запрещено въезжать в большие города, в том числе и в Минск. Разыскать своих детей было непросто — их следы часто терялись в архивах детдомов. О том, как в сталинских лагерях выживали дети, — в нашем следующем материале.
Все 134 белоруски — узницы лагеря
