Мосгорсуд 30 сентября изменил приговор актеру Павлу Устинову: первоначально его приговорили к 3,5 годам колонии, теперь срок условный – один год. Суд признал, что Устинов все-таки виновен в насилии по отношению к сотруднику полиции (якобы он вывихнул плечо нацгвардейцу 3 августа, когда его стали задерживать возле метро). Сам актер и его адвокаты требовали полного оправдания, так как Устинов не участвовал ни в каких акциях, не сопротивлялся и не нападал на сотрудников полиции или Росгвардии.
Павел Устинов рассказал корреспонденту Настоящего Времени, как изменились его взгляды после ареста и приговора, как он будет поддерживать других фигурантов «московского дела» и станет ли играть силовиков в сериалах и кино.
Об условном сроке и жалобе на приговор
— Как лично вам кажется, что послужило причиной такого решения суда сегодня и вообще, что пусть пока в таком виде, но отбить вас удалось?
— Мне в первую очередь кажется, что этот общественный резонанс, который возник, это все – люди: в первую очередь Сергей Витальевич Шенталинский, мой мастер, который пришел к Константину Аркадьевичу и рассказал ему об этом, и Константин Аркадьевич записал видеообращение, и потом пошла эта волна. Александр Паль подхватил все это, потом все звезды – и актеры, и режиссеры, и все-все-все. Потом дошло до обычных граждан, что уже и обычные граждане выходят на пикеты и поддерживают. И директора тоже писали обращения в Генеральную прокуратуру с целью освободить меня. Сейчас все держатся за всех, за таких же невиновных людей.
— Как ваша жизнь изменится, если все-таки условный срок за вами сохранится? Как будет ваша жизнь дальше развиваться?
— Я не знаю, как она сложится. Но надеюсь, что переживем этот момент, в любом случае это придется сделать, если это останется. Но я, конечно, надеюсь, что люди услышат, увидят, если уже вся страна видит, что несправедливость происходит, то думаю, что будет принято здравое решение.
— Расскажите про ваши планы на обжалование. Сегодня около суда вместе с адвокатом вы сказали о том, что будете обжаловать и будете требовать полностью оправдательного приговора. Готовы вы до ЕСПЧ, например, дойти? Какие у вас дальше шаги?
— Готов, конечно. Я готов пройти все этапы, пока не кончатся все наши российские этапы судопроизводства. А потом уже, соответственно, ЕСПЧ. Я готов.
— Осталось ли у вас доверие к институту суда и верите ли вы, что вас суд может полностью оправдать?
— Честно: я не знаю. Конечно, вера поколебалась, так сказать, потому что я, конечно, предполагал, что может такое произойти, но я никогда в жизни не думал, что это меня коснется, правда. Я все время жил нормальной жизнью, ничего противоправного не совершал, даже административных правонарушений у меня не было. Поэтому я в полном шоке был, что уголовное дело завели, уголовное преследование. Для меня это было в новинку, честно скажу.
Конечно, я себя всю жизнь морально готовлю ко всяким таким ситуациям, но максимально себя подготовить ко всему невозможно. Потому что могут произойти такие неожиданные вещи в неожиданном месте. Казалось бы, вход в метро, любой человек абсолютно мог оказаться на моем месте, и это удручает, правда, – что любого человека ни за что [могут задержать].
О службе в Росгвардии
— Сегодня в зале суда выступал человек, который считает себя потерпевшим, сотрудник действующий. Как вам кажется, почему он говорил сегодня, например, что вы выкрикивали что-то, скандировали? Как вам кажется, справедливо ли это?
— Мне кажется, несправедливо. Потому что даже в суде уже мы проиграли эту видеозапись. Там видно, что я ничего не скандирую. Я действительно ничего не скандировал, просто стоял. Почему он это сделал? Для меня это до сих пор остается загадкой, зачем он это все с самого начала произвел и до сих пор делает.
— У вас был опыт работы в Росгвардии?
— Я не работал, я служил срочную службу. У нас немного другие задачи были, от ОМОНа отличные. ОМОН – это все-таки мобильный отряд, они по идее выдвигаются не только на массовые беспорядки, они также задерживают преступников, они борются и с терроризмом, так же, как и вся Росгвардия. У меня был опыт по охране общественного порядка и обеспечению общественной безопасности.
— Чему там учат? На своем опыте расскажите. Какие навыки вы получили там?
— Навыки в первую очередь общения с людьми с этой стороны – со стороны представителя власти. Нас каждый раз инструктировали, проходил инструктаж на плацу перед выездом, перед непосредственно ППСом – патрульно-постовой службой. Рассказывали, как нужно подходить к человеку, как приветствовать его, представляться. И если что-то происходит, конечно, надо в первую очередь доложить командиру, а потом уже что-то предпринимать – по приказу. Опять-таки, по личной инициативе мы действовать не могли, потому что срочная служба все-таки отличается от контракта. Именно этим моментом, что рядовой, служащий – он полностью подневольный человек. Он не может ничего самостоятельно предпринять.
— У вас не было желания продолжать свою карьеру на этой ниве?
— В структурах? Честно вам скажу: я с детства грезил спецназом, я об этом мечтал. Мне казалось – это такие детские, максималистические, может быть, предположения, – что буду спасать людей, уничтожать террористов. За последнее время взгляды переменились, но доброта не ушла, честно скажу. Я добрый человек, желаю всем добра.
— Взгляды переменились в связи с этим делом и с тем, как сотрудники, в том числе ОМОНа и спецназа, работали на протестных акциях в Москве?
— Нет, у меня поменялось просто внутреннее убеждение в связи с тем, что со мной произошло. Что я попал в тюрьму на пустом месте. Конечно, поменялось отношение, поменялись взгляды, и я понимаю, что мне могут дать приказ какой-то и так же невиновного человека засадить в тюрьму. Но мне этого не хочется.
— То есть потенциально вы предполагаете, что те сотрудники, которые на митингах работали на задержаниях, что они выполняли приказы и не могли сказать: «Нет, мы этого делать не будем, нет, мы не будем задерживать безоружную женщину, которая рядом стояла»?
— Да. Как говорил Александр Лягин, им дали приказ задерживать всех подозрительных, а именно мое задержание они произвели по собственной инициативе, как он также сказал. Мог он и не выполнять этот приказ, но тогда бы ему пришлось принести формат А4 на стол и уволиться. Тут просто дело выбора. Если ты хочешь дальше развиваться в структурах, ты выполняешь приказы. Если не хочешь – то все.
О политике и поддержке политзаключенных
— Вы говорите, что ваши взгляды после этой ситуации поменялись. А политические ваши взгляды как-то изменились с развитием этого дела?
— У меня не было политических взглядов, я политики не придерживаюсь, я ею не интересуюсь вообще в принципе. Мне неинтересны все эти политические моменты.
— А сейчас?
— И сейчас тоже. Политика мне не нужна. Люди просто часто путают политику с общественной деятельностью. Общественной деятельностью мне сейчас хочется заниматься, потому что я с этим столкнулся напрямую: я ощутил себя заключенным, я понимаю, что чувствуют люди там, по ту сторону, как это кардинально отличается от нашей вольной жизни. И я вам скажу, процентов 50 точно в тюрьмах сидят невиновных людей. Даже не касаясь «московского дела», а вообще в принципе.
— Это вы по своему опыту общения там с людьми говорите?
— Да, я общался с людьми, с сокамерниками общался. И вообще со всего СИЗО – приходилось пересекаться на «сборках», там сборочные комнаты есть, куда собирают, чтобы отвезти в суд или на следственные действия какие-то. Общаясь внутри с людьми, я это увидел.
— Будете ли вы ходить на митинги, на акции в поддержку фигурантов «московского дела» либо каких-то других политзаключенных?
— Конечно, я должен поддержать этих ребят. Потому что меня тоже поддерживали. Я не могу остаться в стороне. Целая страна встала, а я такой: ну, посижу дома. Не получится.
— Раньше вам совершенно было неинтересно происходящее в обществе, какая-то протестная активность? Я говорю про то, что этим летом в Москве происходило. Вы не наблюдали за этим вообще никак?
— Вообще меня это не касалось. Понимаете, не касалось всю жизнь, а потом так коснулось, что я на всю жизнь это запомнил. Но я не оппозиционер, я не активист ни в коем случае, я не придерживаюсь таких взглядов. Мне это не нужно.
— А это правда, что писали в некоторых телеграм-каналах, что вы поддерживаете Сталина, что вы сталинист?
— Нет. Я один раз репостнул забавную картинку Вконтакте. И все. Как судить человека по репостам вконтакте, в соцсетях, если взгляды меняются с годами? Допустим, какой-нибудь пост за 2015 год – мне сколько тогда было? Двадцать лет. Все меняется, взгляды меняются. Я не с политической точки зрения это репостнул, просто там забавные вещи были написаны. У меня на странице постоянно всякие приколы.
О карьере актера и солидарности
— Расскажите про ваши планы в актерской среде. Хотите ли вы делать актерскую карьеру?
— Конечно, конечно. Ну а как? Я учился на актера. Да, я буду заниматься актерской сферой, буду сниматься в кино, в сериалах.
— Какие режиссеры вам нравятся, какие последние картины вы для себя отмечали?
— Мне нравится Звягинцев в первую очередь. Мне понравился фильм «Левиафан», из русских режиссеров еще Бондарчук. Я люблю боевики, честно скажу, это такое мое амплуа.
— Вы знаете историю пермской актрисы, которая на сцене театра вступилась за вас, она сказала какую-то речь, а сейчас она вынуждена уволиться? Что вы думаете по поводу этой истории?
— Это как-то нелепо, мне кажется. Нелепо, что вся страна поддерживает, театры даже поддерживают, в театрах в конце выходят на поклоны. Это очень приятно, спасибо огромное людям за это. В данном случае я не знаю, что у людей было в голове.
— С развитием вашего дела многие актеры, в том числе молодые и очень известные, впервые заговорили на тему политики. Александр Паль, Никита Кукушкин, достаточно известные артисты выходят, стоят [в одиночных пикетах]. Как вам кажется, пришло ли время говорить о чем-то вслух, о чем, может быть, раньше говорить не хотелось?
— Конечно. Я думаю, что это все вообще неспроста произошло в моей жизни. Если это коснулось вообще всей страны в целом, это сделано для чего-то. Я уж не знаю, пришло ли время перемен, это не мне решать. Но, конечно, это какую-то волну создало. Этот случай создал какую-то волну в обществе, что люди, как вы говорите, правда, начали выходить, высказывать свою точку зрения. Даже актеры. Хотя актеры чаще всего на репетициях, читают, развиваться, времени на это нет – с институтских времен знаю.
— Вы сейчас за новостями следите по другим фигурантам дела? Не знаю, знаете ли вы этих парней в лицо, так скажем, их истории, их конкретные случаи? Интересно вам это?
— Да, знаю, конечно. Я как вышел из СИЗО, это изучил. Я и сейчас слежу за событиями, конечно. Извините, пластиковый стаканчик, который пластиковый стаканчик, – это нелепо, честно.
— Вас уже приглашали на какие-то актерские роли? Может, кто-то заметил, увидел? Необычная внешность.
— Я сейчас пока в соцсети не захожу, в интернет стараюсь не заходить, почту не проверял. Может быть, пришло что-то. Было бы приятно.
— Почему в интернет не заходите? Боитесь потока информации, которая обрушится, или почему?
— Просто, понимаете, сколько людей – столько и мнений. Много всего в телеграмме. Либо мне сестра рассказывает. Сестра у меня сейчас как мой личный агент.
Я ждал апелляции, чтобы свободнее ходить, ощущать себя как-то поувереннее на земле.
В первую очередь сейчас я хочу с Константином Аркадьевичем встретиться и с Сергеем Витальевичем Шенталинским. Потом хочу познакомиться с Александром Палем в первую очередь, так как он в принципе запустил эту машину громадную, а потом уже со всеми остальными по возможности. Тоже я понимаю, что люди заняты, и не со всеми удастся в ближайшее время встретиться.
— А вы ходили к администрации президента на одиночные пикетирования?
— Конечно, вышел.
— Как вам там атмосфера, люди, которые там стоят?
— Люди очень хорошие, они очень хорошо приняли и поддерживали. Были рады, что я освободился, рады были, что я поддерживаю ребят, не остался в стороне.
— Если вам в кино или в театре придется сыграть роль, например, сотрудника полиции или спецназовца? Опыт, который вы получили, как-то может отразиться на вашей интерпретации такой роли?
— Это все будет зависеть от режиссера, с какой точки зрения он хочет это преподнести, какую мысль. Все-таки спецназ – это мощная структура, я скажу. Они очень хорошие вещи делают, и ОМОН тоже очень хорошие вещи делают. Это у нас единичный случай такой, я столкнулся в единичном случае с этим. А ОМОН выполняет очень много задач, которых мы не видим, реальных задач – освобождают заложников. Это какой-то детский сад – то, что было со мной, с другими ребятами тоже.
Это сугубо индивидуальные вещи. Нельзя все стадо судить по одной овце. Во всех сферах есть люди хорошие и есть люди плохие. Поэтому это частный конкретный случай. В данном случае это несправедливо.
