Или, по крайней мере, мы так думаем сейчас, чётко очерчивая выпуклые водораздельные даты истории — 9 мая (Победа), 24 мая (Парад Победы), 2 сентября (окончание Второй мировой войны, WWII)…
Но война и её завершение — это ведь не самодостаточное явление и процесс. Не мёртвый, когда-то уложенный и давно остывший камень. Это живой и всегда действующий сегмент в исторической картине мира. Это раскрытая кладовая. Громадная кладовая идей, сгенерированных в самых невероятных условиях, кладовая инициатив, которые едва ли возникли бы, не грянь такой гром и не перекрестись так истово и так искренне мужик; наконец, это спутанный клубок последствий — общественно-политических, мировоззренческих, бытовых. Война не кончилась в 1945-м: как известно, её эхо бродит по Европе до сих пор. О многих последствиях войны и устранении оных долгое время было даже не принято задумываться. В последние годы такая необходимость появилась. Публикацией «Сорок шестой+» о первых послевоенных годах наше издание не завершает спецпроект «За Родину», посвящённый Великой Победе.
Но обо всём по порядку.
«Новое средневековье»
Как известно, ключевой итог Второй мировой войны — обретение Советским Союзом статуса страны-победительницы и сверхдержавы. Этот тезис был бесспорен для внешнеполитического использования, однако внутри страны у множества граждан чем дальше, тем прочнее и настойчивей формировался вопрос: да, выиграли, да, победители, но что дальше?..
Что? По уровню жизни большая часть населения страны отброшена в средневековье. Экономика в руинах. Жилищные фонды разрушены. Дееспособное мужское население в значительной степени выбито. Промышленность настроена на военный лад и требует громадных усилий и затрат для перехода на гражданскую продуктовую линейку. Село отброшено к уровню роковых для него 30-х годов, а количество работников на земле сократилось на треть, техники нет. Кроме того, словосочетание «цена Победы» имело и вполне конкретный финансовый эквивалент: около 2,6 трлн руб. (в довоенном масштабе цен). Это совершенно чудовищная цифра, если вспомнить, что размер послевоенных монетарных репараций от Германии не превышал 4,3 млрд долларов (а курс доллара в послевоенные годы медленно снижался от 5,3 до 4 руб. — Авт.). Всё это, мягко говоря, неутешительно само по себе, а между тем в своих стратегических расчётах по восстановлению народного хозяйства страны советское руководство не могло не учитывать и ещё один фактор. И фактор важнейший — международный.
5 марта 1946 г. был озвучен, наверное, самый резонансный программный документ первых послевоенных лет — прогремела Фултонская речь Уинстона ЧЕРЧИЛЛЯ: «Тень упала на сцену, ещё недавно освещённую победой альянса. Никто не знает, что Советская Россия намерена делать в ближайшем будущем и есть ли какие-то границы её экспансии…» Как актуально и остро на вкус звучит, а? Теперь мы знаем: это и был сигнал для начала «холодной» войны.
Эти слова, сказанные на непонятном простому саратовскому колхознику, рабочему, ученику фабзавуча языке, тем не менее оказали колоссальное воздействие на его быт, на его перспективы, на его будущее. Эти слова, а ещё вернее, то, что было между строк, во многом предопределили приоритеты развития советской экономики: ставка была сделана не на скорейшее восстановление сельского хозяйства, как после Гражданской войны, во времена нэпа, а — на тяжпром, энергетику и оборонку. Что это означало? То, что ресурсы, коих недоставало, не будут размазаны тонким слоем по всем сегментам экономики, а брошены на указанные выше направления, а потребности населения — о, они будут учтены, но в последнюю очередь.
Так всё и произошло.
Саратов: хлеб и «зрелища»
Война окончилась, но выразительные агитсредства, хорошо себя зарекомендовавшие, менять не стали: так, закон о пятилетнем плане на 1946-1950-е в саратовской прессе был назван «боевой программой жизни, борьбы и труда». Лозунг военного времени «Всё для фронта! Всё для победы!» был заменён созвучным «Всё для восстановления народного хозяйства!».
Чем жила, чем дышала наша область в первое послевоенное время? Да в общем-то тем же, чем и вся страна. Болячки, вылезшие на теле нашего общества уже в победном 1945-м, в целом широко известны: это резкий взлёт преступности в наводнённой оружием стране; это, мягко говоря, крайняя стеснённость в средствах и продуктах питания и более чем пуританские условия жизни. Один примечательный факт: так, в 1946-м в ходе подготовки к первым послевоенным выборам в Верховный Совет ССС агитаторам, коих на территории Саратовской области было две с лишним сотни человек, сплошь задавались крамольные вопросы. Вроде: а вот почему Союз помогает другим государствам зерном да советом, а внутри страны потребление сокращается? А вот почему выборы есть, а керосина нет, и если он будет в продаже, то когда? Агитаторы слушали, кивали, принимали к сведению…
Как принято сейчас говорить, мониторинг общественного мнения в 1946-м имел особое, тонкое и деликатное, значение. Власть понимала, что мыслить и действовать довоенными категориями и методами нельзя. По крайней мере — на первое время. Вернувшиеся с войны фронтовики справедливо полагали, что лучшие качества народа, столь востребованные в военное время, те качества и традиции, к которым взывал и столь часто апеллировал Верховный, — что они должны быть востребованы и в мирное время. И в числе этих качеств — свобода мысли и действий, живая смекалка, человеческое достоинство и прежде всего инициатива, в том числе инициатива низовая. Вчерашние сержанты и лейтенанты, вернувшиеся к земле и к станку, критично оценивали безоглядный оптимизм лозунгов, в которые, как в упаковку, была завёрнута новая стратегия восстановления народного хозяйства…
Однако с самых первых послевоенных дней индивидуальную инициативу принялись окорачивать.
Это почувствовалось прежде всего в сельском хозяйстве: «прежде всего» — это потому, что тяжмаш приходит и уходит, а кушать хочется всегда. В годы войны не только селяне, но и многие горожане жили за счёт личного подсобного хозяйства, разбивая частные огороды и садовые участки, в том числе и на колхозных землях. И если в войну на это смотрели сквозь пальцы, то с её окончанием власть констатировала: непорядок! Уже 19 сентября 1946 г. было принято постановление Совмина ССС и ЦК партии «О мерах по ликвидации нарушений устава сельхозартели в колхозах», в соответствии с которым было изъято 4,7 млн гектаров земли, «незаконно присвоенной колхозниками». Это привело к тому, что ещё недавно цветущие огороды и сады оказались заброшены. В придачу к этим неурядицам грянула засуха. Всё это оказалось в ряде факторов, приведших к числу «незнаменитого» голода 1946-1947 гг.
Острота продовольственной проблемы была снята лишь к концу 40-х — после того, как десятки миллионов человек были переведены на централизованное госснабжение, а в стране прошла денежная реформа. Парадоксально, что после этой реформы конца 1947-го, носившей в известной степени конфискационный характер, цены на отдельные группы товаров (в том числе картофель, молоко, мясо) упали вдвое-втрое. «Было время — и цены снижали», — обозначал этот новый тренд Владимир Семёнович.
Вторая острейшая проблема времени — преступность. Вот выдержка из письма саратовских рабочих в газету «Правда», написанного ещё осенью 1945-го (ныне хранится в РГАСПИ) и содержащего красочные картины криминальной жизни города: «Саратов буквально терроризируют воры и убийцы. Раздевают на улицах, срывают часы с рук — и так каждый день. Жизнь в городе просто прекращается с наступлением темноты. Жители приучились ходить только по середине улицы, а не по тротуарам, и подозрительно смотрят на каждого, кто к ним приближается. День не проходит без того, чтобы в Саратове кого-нибудь не убили или не ограбили. Дошло до того, что единственные, кто ходят в театр или кино, — это те, что живут рядом буквально в следующую дверь. Театр Карла Маркса по вечерам пустует…»
Свыше трети проявлений послевоенного бандитизма, растущего как на дрожжах, по понятным причинам приходилось на Прибалтику и особенно Западную Украину, где произошло сращивание социального бандитизма с националистическими элементами. Бандеровцы — это, конечно, совершенно отдельная тема, но криминала хватало и в регионах Центральной России и Поволжья, а самым ярким символом послевоенного криминального лихолетья остаётся банда «Чёрная кошка», выведенная в культовом «Месте встречи». Так вот, группировка с таким названием действовала не только в Москве, но и в Саратове, а также в Новосибирске и Куйбышеве (Самаре). Причём саратовский криминалитет умудрялся ещё и гастролировать: «В г. Куйбышеве орудует 400 воров, приехавших из Саратова и Киева», — чётко указано в милицейских донесениях того времени.
Пик преступности пришёлся на 1948-й. Вал криминала с большими усилиями и издержками обуздали только к 1949-1950-му. Люди вздохнули относительно спокойно — вплоть до бериевской амнистии после смерти Сталина. До холодного лета 53-го.
Фундамент будущего
Куда же шли все финансовые ресурсы, которые в государстве всё-таки водились (особенно если вспомнить, что бюджеты уже 1944-го и 1945-го гг. были бездефицитными)? Известно куда.
В Великую Отечественную войну Советский Союз вступил с пятью промышленными районами, а вышел из неё с семью (плюс Западно-Сибирский и Среднеазиатский ПР). Промышленность и энергетика нового поколения шагнули за Урал, в Сибири активно разведываются и разрабатываются новые месторождения углеводородов (те самые, что и ныне кормят отечественную экономику). Появилось целое созвездие предприятий машиностроительной и энергетической отраслей. В том же 1946-м были сделаны ключевые (но отнюдь не первые!) шаги по формированию отечественной атомной отрасли и ракетостроения, в игру вступил знаменитый НИИ-88, колыбель отечественной ракетно-космической программы. Отдельной строкой шли работы по созданию комплексов ПВО и ЭВМ первого поколения…
Всё это требовало колоссальных человеческих и материальных ресурсов, и неудивительно, что продукция группы «А» (тяжмаш и т.д.) была в большом отрыве от продукции группы «Б» (лёгкая и пищевая промышленность). Но теперь-то мы знаем, что в конечном итоге в Союзе появилась и атомная бомба с ядерным «зонтиком» и обнинским «мирным атомом», и страшно далёкие от этого потребительские товары «сто первой» необходимости — легковые автомобили и первые неуклюжие телевизоры…
Конкретно саратовская промышленность прирастала в те годы стройиндустрией. В первые послевоенные годы в регионе был сформирован пул предприятий, которые поставляли стройматериалы в города, сильно разрушенные войной, и выполняли заказы для новых «сталинских строек»: Волго-Донского канала, Сталинградской ГЭС и
т. д. Так был создан фундамент для будущего строительного комплекса Саратовской области. «Мы мало представляем себе, какой большой кладезь творческого таланта всегда был в нашей инженерной мысли. В особенности сильны были наши строители», — напишет 2 марта 1946-го академик Пётр КАПИЦА, рекомендуя лично Сталину книгу «Русские инженеры». (К слову, автор книги — уроженец Саратовской области, знаменитый писатель и популяризатор науки, автор серии ЖЗЛ Лев ГУМИЛЕВСКИЙ. — Авт.) Последующие послевоенные события — реализация крупнейших проектов, создание принципиально нового жилфонда и уникальнейших инженерных сооружений — подтвердили правоту академика Капицы.
P.S. Государство и народ на военном положении — это как организм, под воздействием стимуляторов наркотического толка заряженный на сверхзадачу. И когда дело сделано, действие анестетика прекратилось — наружу лезут болячки: надлом, усталость, опустошённость, отчасти беспамятство. Так произошло и с СССР: война окончена, и тут полезли они — преступность экономическая и уголовная, «новое средневековье», голод, ломка сознания и горечь несбывшихся ожиданий…
Многое удалось преодолеть, многое — до поры локализовать. Цена была заплачена неимоверная. Но и она, по большому историческому счёту, включена отдельной строкой в цену Победы.
