Возвращение блудного брадобрея

Разговор с Мартой Гримской о Гоголе, шкварках и литературной мистификации

Любители сатиры, особенно фанаты Ильфа и Петрова, получат огромное удовольствие от пародий, гротеска, напряженной интриги и нетривиальных тем для размышления в новом романе Марты Гримской «Возвращение блудного Покрышкина».

– Марта, герой вашего нового романа – бывший комик и барбершопер, лидер партии и беглый эмигрант, порноактер и двойник президента – снова и снова испытывает нашу веру в авантюризм как двигатель прогресса. Ну и заодно сюжета. По-вашему, Остап Бендер сегодня снова актуален? И классический трикстер остается заложником жанра в современной литературе?

– С кем только моего героя, Василия Покрышкина, не сравнивали, кого только не называли его книжными или киношными прототипами. Тут и Фигаро, и Труффальдино, и гоголевский Чичиков из «Мертвых душ». Ближе всего, конечно, Остап Бендер из «Двенадцати стульев». Читатели нашли такие совпадения, о которых я даже не догадывалась (например, усатый Киса Воробьянинов и Усатый, советник Главного, из первой части моей трилогии). Похож ли Покрышкин на Бендера? Как сказать, ведь Бендер у каждого свой. У одних его образ никак не увязывается с тем Покрышкиным, который есть в моих книгах. Другие, наоборот, скажут: «Да, Вася – это тот, кто не возьмет меньше миллиона, иначе добрые мулаты перестанут его уважать». Это как спорить о том, какой фильм об Остапе Бендере лучше. Пусть читатели дают свои оценки. А роднит этих героев общность эпох – 20-х годов прошлого века и нынешнего времени. Звездный час мошенников, аферистов, взяточников, людей из ниоткуда, ноунеймов, готовых на все, чтобы пустить пыль в глаза. Феномен популярности таких авантюристов – это феномен зеркала. Каждый смотрит на героя и видит себя. Неудачливый бизнесмен видит в нем неудачливого бизнесмена, жулик – жулика, циник – циника. На самом деле он ни то, ни другое, ни третье. Он просто играет роль, его несет, и он совершенно не задумывается, подходит ли ему эта роль. Пустоцвет, хотя и очень харизматичный и обаятельный.

– Кроме прототипов из реальной жизни, герои вашего романа имеют явных литературных предтеч. Здесь и Метелица, который сродни гоголевскому Землянике, и главный герой, схожий с Чичиковым, и прочие опереточные персонажи: Матадор Копытов, Допотоп Толкиводувступе, Добродел Оприходько… Как вы сами относитесь к подобному гоголевскому наследию в современной литературе – говорящим фамилиям, определяющим комизм ситуации, и прочей экзотике жанра?

– Это такой определенный шифр, игра с читателем, которая состоит в том, чтобы быстрее угадать современника, стоящего за тем или иным персонажем. Могу заверить, что все сюжетные коллизии, описанные в моих книгах, абсолютно реалистичны и вполне могли бы произойти (а некоторые и происходили!) на самом деле. Я прошла много избирательных кампаний и знаю, о чем говорю. Некоторые персонажи написаны с сильных мира сего, которых я знаю лично. И герой, и обстановка, и правильно подобранные фамилии – все работает на то, чтобы читатель мог поиграть в сыщика. Кстати, у Ильфа и Петрова то же самое: много литературных заимствований – от сюжета и фамилий до метких фразочек. Так что это не мое изобретение.

– Ваш роман еще и на удивление гастрономичен, если можно так выразиться. Причем аппетитные описания высокой кухни контрастируют с какими-нибудь ностальгическими шкварками на столе миллионера и паштетом из свежей человечины в меню африканского диктатора. Понятно, что все это для типологии героев, но как бы вы сами обозначили роль кухни в ваших текстах? Ведь была уже колбасная партия в предыдущей книге, теперь даже сладкая вата из детства героя движет сюжет…

– Это такой простой и быстрый путь к сердцу и разуму читателя: с помощью еды можно упаковать многие смыслы так, чтобы мозг их очень быстро проглотил, не задумываясь. Ведь современный читатель не может слишком долго на чем-то сосредотачиваться. Ему даже одностраничное описание покажется очень занудным, проще в сотый раз полистать ленту – отдохнуть и развлечься. А еда позволяет получить доступ к вниманию, ведь несмотря на то, что мы живем в эпоху тотального изобилия, наше подсознание еще не перестроилось, у нас по-прежнему включается непроизвольный рефлекс на вкусное описание еды. Благодаря этому у хорошей книги появляется шанс, что читателю станет любопытно, чем кончится дело.

– «ʺСкромно живете, господа!ʺ – так и хотелось воскликнуть их более избалованным коллегам по ʺдвенадцаткеʺ», – сообщает у вас рассказчик об очередных участниках тайного банкета властителей мира. Учитывая, что это явный парафраз из того же Гоголя и только старосветские помещики заменены на более современных (и не менее потешных) героев мировой олигархии, уместен будет бестактный вопрос: с кем из классиков сатиры вы бы хотели встретиться за одним столом?

– Классики сатиры – это хорошо, но думаю, Юнг еще лучше. Когда я только начинала свою литературную карьеру, я не задумывалась об архетипах. Но работа над книгами изменила мое мнение. Я вижу, что действительно есть общие и понятные для всех людей образы, коды, глубинные структуры. То, что Юнг назвал архетипами. И трикстер, о котором мы с вами говорили, это тоже, без сомнения, архетипическая структура. В образе Василия Покрышкина проглядывают черты нескольких архетипов, и мне самой очень интересно, во что это все разовьется. А второй в моем списке на чаепитие – это Кант. Говорят, что его книгу прочитали и поняли только пять друзей. Хочу быть шестой (смеется). Все субъективно, и все подлежит проверке – это так гениально и так просто. Но на данной идее зиждется вся европейская культура и литература, включая сатирическую.

— По сюжету, «семь персон из двенадцати, реально управляющих человечеством, склонялись к тому, что будет гораздо лучше, если новый лидер возникнет ниоткуда». Этот самый nowhere man со времен придумавших его битлов сильно изменился, он давно уже не безвольный пацифист и добрый философ. Как думаете, подобный герой способен разрулить нашу действительность?

– Если Покрышкин – герой из песни битлов, «настоящий человек из ниоткуда», «не имеет точки зрения», «прячет мнение свое», может ли он стать героем новой эпохи? Наверное, говорить о моем персонаже еще рано. Роман не окончен. Точка в истории не поставлена.Если взять трикстеров из других произведений (а в мировой литературе этот архетип встречается очень часто), то история живет и повторяется, значит, в ней есть что-то важное и поучительное, какой-то неусвоенный урок. Свидетелями чего были авторы «Двенадцати стульев»? Как на смену НЭПу в 1921–1928 годах пришел большой террор, обманчивую легкость бытия сменили железный занавес, коллективизация и прочие ужасы вкупе с предчувствием надвигающейся войны. Конечно, сейчас, спустя почти 100 лет (символично, правда?), я бы не стала утверждать, что мы движемся к той же катастрофе. У нас более свободное общество. Более сытая и расслабленная жизнь. Но некоторые вещи настораживают. И если мы не хотим повторить тот же жизненный цикл, только на новом витке с Интернетом и гаджетами, стоит задуматься о чем-то более высоком, более сложном, чем пальмы, девушки и зеркальные автомобили в волшебном городе Рио-де-Жанейро. О чем-то, что поможет поколению выйти на новые смыслы…

– На мой взгляд, ваш роман – это и постмодернистский трип с бродячими философами, модными диджеями, опальными олигархами, и острая сатира, едва скрытая под узнаваемыми именами, и, собственно, литературная мистификация, поскольку сразу несколько стилей и жанров вы пародируете с явным удовольствием и мастерством. А какое определение своему роману дали бы вы сами?

– Любой мой роман можно охарактеризовать как легкое чтиво с глубоким смыслом. Каждую книгу трилогии можно читать по отдельности, но вместе они произведут более сильное впечатление на читателя: разрозненные детали сложатся в один большой пазл, в котором будут видны и сквозные персонажи, и мотивы, и очень явные исторические параллели. Лично для меня эта трилогия – один большой стеб, после которого чувствуешь себя как после хорошей физкультуры. Столько вы будете смеяться!

Беседовал Игорь Бондарь-Терещенко