Эксклюзивное интервью президента Biopharma Константина Ефименко агентству «Интерфакс-Украина»

Текст: Анна Левченко

В конце ноября президент фармацевтической компании Biopharma Константин Ефименко заявил о регистрации компании в сфере персонализированной медицины. Новая компания Preci – это украинский биомедицинский стартап, личный проект Ефименко.

Почему в Украине раньше не говорили о персонализированной медицине и что новый проект может дать украинским пациентам – Константин Ефименко рассказал агентству «Интерфакс-Украина».

— Как появилась идея что-то сделать в Украине в направлении персонализированной медицины?

— Biopharma — это иммунобиологическая компания. Мы много работаем в направлении изучения антител, иммунитета, иммунодефицитов. Нам приходится обсуждать многие теоретические вопросы. Например, мы знаем, что в организме у каждого здорового человека в день вырабатывается миллионы раковых клеток, миллионы у каждого. Но у одних людей эти клетки уничтожаются иммунной системой и погибают, а у других — не уничтожаются иммунной системой и не погибают. Мы начали рассматривать различные варианты и нам попалась статья американских и израильских ученых о так называемых органоидах (1) эндоплазматическая сеть (ЭПС) — система ветвящихся канальцев, участвует в синтезе белков, липидов и углеводов, в транспорте веществ в клетке; 2) рибосомы — тельца, содержащие рРНК, расположены на ЭПС и в цитоплазме, участвуют в синтезе белка.[D1]).

Это предо-культуры, которые могут моделировать принципы работы органа человека. И мы подумали, например, о раке молочной железы, как о самом часто встречающемся раке. Ежегодно этим заболеванием переболевают 4 млн женщин во всем мире. В одном из британских журналов мы увидели, что 5% женщин умирают в первый месяц химиотерапии, а еще 15% умирают в первые пять лет. Одна из причин, почему женщины умирают от рака молочной железы, это неэффективно подобранная химиотерапия, принятие препаратов в неадекватной последовательности или некорректно. Поэтому бывает очень важно ответить на вопрос: как корректно подобрать химиотерапию пациенту, чтобы препарат подействовал конкретно на его рак. Как в Украине определяется, какую применить химиотерапию?

— Методом проб и ошибок?

— Да. Это выглядит примерно так: определяют, какой тип рака и назначают те препараты, которые преимущественно используются для его лечения. Если ответа на химиотерапию нет, то назначают другой препарат. Если опять нет ответа, то еще какой-то. Так пациент теряет время, а его организм подвергается ненужной химической атаке.

Сейчас в мире вопрос персонализированного лечения требует много сложных и дорогих анализов. Поэтому мы разработали свою технологию проведения такого анализа. Если упрощенно, то мы придумали, как можно изучить реакцию опухоли на разные лекарственные средства. Мы можем увидеть, что на какие-то препараты опухоль (органоид) не реагирует, а какие-то химиопрепараты ее убивают.

— Т.е. вы можете увидеть какой препарат даст эффект, а от какого не будет никакого эффекта?

— Да. Если будет назначаться препарат, на который у опухоли нет реакции, то у конкретного человека не будет эффекта от лечения. Может быть и такое, что рост опухоли остановится, но она не уменьшится. А может быть и так, что раковая опухоль начнет уменьшаться и погибать. Это означает, что препарат эффективен.

К сожалению, я не видел каких-то украинских исследований на эту тему, боюсь, что их просто нет. Я говорил с ведущими онкологами и онкогематологами Украины: по их отзывам около 55% химиотерапий, которые назначаются пациенту первый раз – неэффективны вообще. Поэтому часто приходится подбирать вторую химиотерапию. Но мы понимаем, что при первой химиотерапии человек получает жесткие химические удары, и потом уже непонятно, что больше наносит вред организму этого конкретного человека. Поэтому персонализированная медицина может решить эту проблему.

Мы создали лабораторию и сейчас находимся на этапе разработки этой технологии. И мы видим возможность применять эту технологию не только для лечения конкретного пациента, но и при разработке лекарственных средств. В мировых фармацевтических компаниях, например, стоимость разработки препаратов составляет до миллиарда долларов. Но есть очень много препаратов, на разработку которых фармкомпании уже потратили $ 250 млн, а на этапе клинических исследований разработка прерывается, потому что препарат не показал свою эффективность. Мы можем изучить эти препараты на таких органоидах.

— То есть вы хотите выкупить разработки неэффективных препаратов?

Нет, не выкупить, просто предложить фармкомпаниям дополнительно изучать эти препараты. Фармкомпании уже сняли эти препараты, они есть у них в библиотеках, архивах, и мы можем проверить их на органоидах. Так мы можем получить данные о том, для кого эти препараты были бы эффективны. Смысл в том, что на препарат уже потратили $250 млн, над ним работали ученые, фармацевты, медики… И может быть такое, что препарат показал побочный эффект у какого-то конкретного человека, но для сотен тысяч других людей он будет очень эффективным и будет решать очень много задач.

Кроме того, методика может ускорить вывод препарата на рынок. Мы можем делать органоиды не только раковых опухолей, но и органоиды любого органа. Например, если взять биопсию печени, можно вырастить органоиды печени и, например, проверять токсичность на них. Это конечно не заменит проведение клинических испытаний, но ряд неэффективных препаратов можно будет отсеять еще до проведения самых начальных стадий исследований. Сотни миллионов, миллиарды долларов смогут тратиться более эффективно.

— Лаборатория проекта Preci где находится территориально?

— Она территориально находится в Киеве на Амосова, 9.

Пока это небольшая лаборатория. Но как только мы проведем валидацию этого метода и посмотрим, как работает сама методика – мы ее увеличим. Мы уже строим большое здание площадью 4 тыс. кв.м. в Белой Церкви на территории завода, и лаборатория персонализированной медицины будет перемещаться туда. Я думаю, что у нее в любом случае будут большие перспективы, потому, что решение проблемы онкозаболеваний будет находиться в той или иной степени именно в сфере персонализированной медицины. На сегодня это направление, которое дает до 80% излечение от рака. Сегодня в направлении персонализированной медицины появляются тысячи новых компаний, стартапов. Это самый передовой край науки в этом направлении.

Компания, которую вы создали, или как вы говорите, стартап, будет развиваться на уровне Украины и ближайших стран или будете пытаться выйти на международный уровень?

Задача – выйти на мировой уровень. Это история не только для украинского рынка. Мы привлекаем лучших ученых химиков, биологов Украины и Израиля. Мы верим в то, что это будет мировая история.

— Когда можно будет ожидать, что эта лаборатория начнет проводить анализы пациентов?

— Я думаю, что это будет ближе к концу лета 2021 года. Мы планируем где-то до февраля месяца разработать саму методику выращивания органоидов. После этого мы планируем провести ее валидацию, то есть клинические исследования. Затем планируем предлагать эту услугу нашим медицинским учреждениям.

— Вы планируете предлагать методику онкоклиникам, Институту рака, областным онкоцентрам?

— Да, и областным онкоцентрам мы тоже планируем предлагать помощь в подборе химиотерапии.

— Сколько это будет стоить?

— Сложно сказать. Но такое исследование точно не будет дороже, чем $300 долларов. Это уберет все дорогие и недоступные для многих анализы. Кроме того, во многих случаях это исследование защитит от врачебной ошибки. Я думаю, что, возможно, это будет стоить и дешевле, но сейчас пока рано говорить, потому что мы на стадии разработки самой технологии, потом технология должна масштабироваться.

Сейчас понятно, как провести такой анализ с точки зрения научно-технологической. И понятно, как это сделать за 30 дней. Но 30 дней – это очень долго. Суть стартапа — сделать это быстро, дешево и качественно. Наша задача сделать тесты не за 30-40 дней, а за 3 дня. Это первая задача.

Вторая задача – сделать дешево. Третья задача — запустить выращивание органоида в большом количестве.

Кроме проведения исследований мы хотим создать биобанк, потому что при накоплении массива данных, возможно, мы увидим некие зависимости, которые помогут впредь другим пациентам избежать проблемных моментов. Если мы увидим зависимость, что, например, такой-то тип рака появился у женщины при определенных условиях, то, возможно, мы сможем предупреждать появление заболевания.

— На каких стадиях заболевания будет применяться ваша методика? Можно ли применять на начальных стадиях?

— Можно будет применять на начальной стадии, когда это будет выявлено. Можно будет делать органоид и моделировать, какая терапия будет эффективна еще до начала лечения.

— Вы с кем-то из украинских онкоцентров уже договорились?

— Мы пока еще ни с кем не договаривались. Сейчас мы консультируемся. Нас консультируют известные эксперты в сфере онкогематологии и онкологии Светлана Донская и Олег Рыжак. Олег Рыжак сделал за свою жизнь более 300 операций по пересадке костного мозга. Они очень грамотные специалисты. К тому же, мы консультируемся и с другими с ведущими онкологами. Но, повторюсь, пока эта технология на стадии разработки.

— С каких видов рака вы планируете начать?

— Думаю, что это будет рак груди и рак кишечника, наиболее распространенные виды онкологии.

— Каким иностранным фармкомпаниям вы предлагали или будете предлагать технологию?

— Мы разработаем технологию и предлагать ее будем всем. Всем, кто входит в ТОП-20.

— Они будут готовы?

— Мы разработаем технологию, которая будет им полезной. Скорее всего, они будут готовы.

— Сколько вы инвестируете в этот проект?

— На разработку технологии и лабораторное оборудование мы потратили около одного миллиона долларов.

— Почему это не проект «Биофармы», как компании, а ваш личный?

— Это рисковый стартап. Не знаю, нужно ли это «Биофарме», ведь это направление не связано напрямую с ее деятельностью.

— Давайте поговорим о компании «Биофарма». Вы говорили, что будет препарат из ковидной плазмы для лечения COVID-19 и для производства которого вы запустили фракцинатор. Расскажите подробнее об этом направлении.

— Это проект, который мы реализуем в рамках нашего участия в работе Международного альянса компаний, специализирующихся на производстве препаратов из плазмы крови, в который также входят Takeda и CSL, Octapharma, Biotest, Biolife, BPL, LFB, Sanquin, GreenCros, ADMA Biologics. В Украине заготовку такой плазмы мы проводим в наших плазмацентрах в Сумах, Черкассах, Днепре, Харькове, Киеве, Конотопе, Шостке.

У нас у всех (членов альянса) есть спецификация на продукт, мы понимаем, какой он должен быть и какие требования к нему. Наш продукт, который мы произведем на наших мощностях в Белой Церкви, будет протестирован выбранной альянсом единой лабораторией во Франции, и если мы подтвердим спецификацию, то альянс даст нам право присоединиться к своему протоколу клинических исследований. Мы сейчас ведем переговоры с Государственным экспертным центром (ГЭЦ) и с Минздравом для того, чтобы они приняли эти результаты. Но все будет зависеть от того, какие результаты мультицентровых исследований получит гипериммунный иммуноглобулин, который разработан альянсом и произведен на заводах в Америке, Швейцарии, в Германии.

— Сколько иммуноглобулина сможет произвести «Biopharma» в рамках альянса?

— Biopharma не будет производить этот препарат в рамках альянса. Альянс после окончания клинических исследований прекратит свое существование. Все члены альянса получат протокол, все материалы, статистику, данные по фармакокинетике и по фармакодинамике. Дальше Biopharma будет производить препарат для своей страны. Сколько Biopharma сможет производить – будет зависеть от того, сколько она сможет собрать плазмы. Думаю, мы сможем производить около 15 тыс. доз препарата в месяц, этого может хватить, чтобы вылечить 5000 человек. Мы же не работаем с теми, у кого заболевание в легкой форме. Мы работаем только с теми людьми, которые находятся в средней или тяжелой стадии, у которых очень плохие прогнозы. То есть это люди, кто имеет риск попасть на ИВЛ или уже на ИВЛе.

— Сейчас активно говорят об успехе «Биовена» в терапии пациентов с COVID-19, но вы еще планируете производить гиперимунный иммуноглобулин в рамках альянса. Хватит ли вам мощностей для того, чтобы удовлетворить спрос на оба препарата?

— Сейчас мы расширяем мощности. Добавляем сепаратор, добавляем объемы. Проблемы заготовки плазмы и мощностей сегодня – это не только проблема «Биофармы», это проблема глобальная. Сегодня весь мир думает, как её решить. Мы примерно понимаем, как увеличить мощности в два раза, но есть вопросы заготовки плазмы: сможем ли мы собрать достаточное количество.

— «Биовен» и новый иммуноглобулин вы будете делать только из украинской плазмы?

— Конечно. Только из украинской плазмы, только для потребностей рынка Украины.

— Насколько увеличилось производство «Биовена» с начала пандемии?

— В разы. Мы еще не подводили итоги, но точно раза в три.

— С те пор, как вы выявили эффективность «Биовена», он подорожал?

— Он подорожал, но несущественно. Повышения цены иммуноглобулина – это мировой тренд последних десяти лет.

— Сейчас курс стоит около 80 000 гривень?

— Да, стоимость курса где-то в этих пределах. Иммуноглобулин – продукт не дешевый.

— Как Biopharma закончит год? С убытками или с прибылью?

— Biopharma закончит год с ростом в обороте в два раза, при том, что мы практически не работали апрель, май и июнь. Больницы в марте-апреле были закрыты для проведения плановых операций, мы практически не работали на систему здравоохранения в этот период, так что три месяца выпали, но мы все равно увеличили продажи почти в два раза в сравнении с предыдущим годом.

— Это в натуральном выражении или в деньгах?

— И в натуральном, и в деньгах. Итоги года будут хорошие.

— Можно ли сказать, что Biopharma в 2020 году переформатировалась на ковидное направление?

— Biopharma не может переформатироваться только на ковидные темы, поскольку наши препараты являются жизненно необходимыми лекарствами. Мы обеспечиваем и первичные иммунодефициты, и больных онкогематологическими заболеваниями, и неврологическими заболеваниями. Конечно, мы поставляем широкий спектр продуктов всем нашим пациентам. Но именно применение иммуноглобулинов в терапии COVID-19 усилило объем и спрос не только в Украине, а практически во всем мире.

— Сколько вы экспортируете?

— Экспорт в этом году уменьшился, наверное, в 2,5 раза.

— Почему?

— Мы практически полностью перестали отгружать продукцию в Индию, потому что у нас в первую очередь стоит задача обеспечить потребности своей страны. У нас всегда экспорт был порядка 65%, но в 2020 году больше половины продаж – это будут продажи в Украине. Я не удивлюсь, если в следующем году экспорт составит не больше 20%. Экспорт будем уменьшать.

— Насколько это выгодно для компании?

— Biopharma — это украинская компания. Когда идет речь о COVID-19, как бы это пафосно не звучало, речь идет не только о бизнесе. У нас в Украине завод, у нас тут плазмацентры, у нас тут люди, у них тут семьи. Нам каждый день звонят десятки людей, которые ищут спасения, которые ищут помощь для своих близких и родных. В коллективе меня никто не поймет, если мы будем делать что-то неправильное для своей страны. Цены достаточно высокие, но все же наши цены в два раза ниже, чем у нашего единственного конкурента, иностранной компании. И эта тенденция сохранится.

— С чем это связано?

— В мире наблюдается дефицит иммуноглобулина. Этот дефицит глобальный и он будет только расти. В 2020 году планета заготовит плазмы на 20% ниже, чем она заготовила в 2018 году. Прежде всего это связано с уменьшением сбора плазмы в США.

— Почему?

— Потому что были локдауны, связанные с коронавирусом. Плюс около 400 плазмацентров в США находится на границе с Мексикой. В США, в отличие от Украины, иностранные граждане не имеют права сдавать плазму, поэтому часто граждане Мексики незаконно пересекали границу и сдавали плазму. Сегодня эти плазмацентры закрыты. А что такое США? США это 75% всей плазмы, которая собирается на планете. Ожидается, что США в этому году соберет на 8 тонн плазмы меньше, а это 20% мирового объема. А спрос на плазму вырос потому что неврология и различные иммунодефициты остались, плюс добавились препараты, которые применяются в терапии СOVID-19.

— Как развиваются ваши плазмацентры?

— Сегодня у нас уже 7 плазмацентров. В Черкассах у нас фантастический state of the art плазмацентр. Это лучший плазмацентр, который вообще можно построить, самый технологичный и передовой. Наши плазмацентры работают в Киеве, Харькове, Днепре, Конотопе, Шостке и в Сумах. В следующем году мы планируем построить еще четыре плазмацентра. Я сейчас не скажу точно всех локаций, но уже известно, что это будет Каменское, Николаев и Полтава. Относительно четвертого плазмацентра – мы сейчас думаем, будет это Кривой Рог или Херсон. Мы намерены за пять лет построить плазмацентры и центры крови в каждом областном центре Украины.

— Сколько планируете инвестировать в развитие сети плазмацентров?

— Мы планируем инвестировать ближайшие три года (в 2021, 2022 и 2023 году) около $15 млн в развитие мощностей по переработке плазмы крови на нашей площадке в Белой Церкви. И мы планируем инвестировать в плазмацентры за это время около $20-23 млн. до 2025 года.

— Вы будете привлекать инвесторов или это буду ваши средства?

— Скорее всего, это будут наши собственные средства. У «Биофармы» на сегодня нет кредитов. Возможно, будут какие-то краткосрочные или среднесрочные кредиты, хотя, я думаю, что мы справимся сами.

— Не планируете ли купить какую-то компанию?

— Мы бы купили, но сейчас просто некого покупать.

— Почему?

— В мире всего 13 таких компаний, как мы. Biopharma уже не 13-я, а 12-я в мире компания и по объему производства, и по выручке. Поэтому купить кого-то такого же уровня как мы – нельзя, их просто нет. А те, которые есть, слишком большие.

[D1]Это описание не органоидов, а органелл. Органоиды – это выращенные искусственно в лабораторных условиях многоклеточные структуры, похожие на органы человека.