Почему арабы легко и быстро завоевали весь Ближний и Средний Восток, Северную Африку, но потерпели неудачу в Европе? Как в Средние века появился, расцвел и угас Арабский халифат и почему его наследниками объявили себя современные исламисты из запрещенной в России террористической организации ДАИШ (арабский вариант аббревиатуры ИГИЛ — прим. «Ленты.ру»)? Об этом «Ленте.ру» рассказал кандидат исторических наук, руководитель Центра арабских и исламских исследований Института востоковедения РАН Василий Кузнецов.
«Лента.ру»: Правда ли, что до появления ислама значительная часть арабов исповедовала христианство или иудаизм в тех или иных формах?
Василий Кузнецов: Да, это так. В городе Ясрибе, позже переименованном в Медину, значительная часть жителей были иудеями. Немалая часть арабских племен исповедовала христианство несторианского и монофизитского толка, поскольку Аравия издавна считалась убежищем для христианских еретиков, преследуемых в Византии. Но еще больше было арабов-язычников.
Почему тогда в VII веке возникла потребность в появлении новой религии? Почему деятельность пророка Мухаммеда была столь успешной?
Мухаммед был не первым, кто претендовал на роль носителя новой религиозной идеи. У него, например, был сильный конкурент Мусайлима, с которым расправились только после смерти пророка. Вообще, ислам возник не на пустом месте. В VII веке идея единобожия (монотеизма) была очень популярна в Аравии, в различных частях которой постоянно появлялись проповедники монотеизма, так называемые ханифы. К сожалению, о содержании их проповеди мы почти ничего не знаем.
Считается, что арабское племенное общество в то время переживало кризис, связанный с трансформацией его прежней социально-экономической структуры. Это закономерным образом отражалось на сознании людей, болезненно ощущавших смену эпох, что отражено в доисламской поэзии. Вместе с тем, с точки зрения многих исследователей, подобное ощущение кризиса — это естественное состояние подобных племенных обществ.
Деятельность Мухаммеда была успешной в силу двух главных причин. Во-первых, в отличие от своих соперников, он проповедовал в Мекке — политическом, торговом и культовом центре языческой Аравии. Во-вторых, он удовлетворил общественный запрос на объединение арабов не на племенной, а на идейно-религиозной основе.
То есть новая вера позволила преодолеть племенные распри, мешавшие давно назревшему объединению арабов?
Именно так. Это можно сравнить с христианской идеей «нет ни эллина, ни иудея», во многом способствовавшей распространению учения Христа. Но поначалу арабские племена в большинстве своем, то есть за пределами собственно Медины, объединялись вокруг Мухаммеда как политического лидера, а не религиозного. Конечно, по его настоянию они принимали ислам, но не относились к этому серьезно.
Неудивительно, что после смерти пророка многие племена стали отказываться от ислама (ридда), мотивируя это тем, что давали клятву верности лично пророку, но никак не его заместителям (халифам). Снова сплотить всех арабов под знаменем пророка Мухаммеда удалось первому халифу Абу Бакру, для чего ему потребовались как дипломатические, так и военные усилия.
Именно с этого времени можно говорить об исламе как о самостоятельной религии?
Как посмотреть. С одной стороны, конечно, момент рождения ислама как новой религии — это начала проповеди Мухаммеда. С другой стороны, если рассматривать ислам именно как религиозную систему, то, например, в Византии еще очень долго считали ислам новой иудейской сектой, и на то были свои основания.
Мухаммед первоначально рассматривал иудеев как своих потенциальных союзников, ведь его главная идея — чистый монотеизм — была неприемлема для христиан, но должна была устраивать иудеев. Однако получилось так, что отношения арабских и иудейских племен не сложились, да к тому же последователей Мухаммеда очень смущала концепция иудейской исключительности. Впрочем, вплоть до XI века обогащение ислама активными заимствованиями из иудейских и христианских источников у арабов считалось хорошим тоном.
Ислам как особый религиозно-культурный феномен складывался постепенно, а настоящая исламизация арабов началась только в ходе завоевания соседних стран, когда при столкновении с другими народами и культурами ислам помогал им сохранять свою идентичность.
Кстати, почему арабы так относительно легко и быстро смогли захватить огромные пространства Ближнего и Среднего Востока, Северной Африки и юго-запада Европы?
Потому что сразу сошлось несколько факторов. Во-первых, в VI веке изменился климат — произошло резкое похолодание (скорее всего, в результате извержения вулкана в районе Малайского архипелага), ставшее одной из причин последующей арабской экспансии с территории Аравийского полуострова. Вслед за этим случилась пандемия чумы, резко ослабившая прежде могущественную Византию (Юстинианова чума), где сильно обострились политические и религиозные противоречия.
Из этого следует второй фактор — значительная часть христианского населения Египта, Палестины и Сирии были еретиками, ненавидевшими Константинополь с его ортодоксальной церковной политикой. Когда халиф Омар в 637 году взял Иерусалим, патриарх Софроний лично вручил ему ключи от города. Ведь арабы поначалу не стремились на завоеванных землях везде насаждать ислам, поэтому местное население к их приходу отнеслось достаточно спокойно, не почувствовав в этом угрозу для себя.
В-третьих, непосредственно перед арабскими завоеваниями две ведущие сверхдержавы того времени — Иран и Византия — в течение 26 лет вели изнурительную и ожесточенную войну за господство на Ближнем Востоке, сильно истощившую обе стороны. Поэтому неудивительно, что за последующие 20 лет арабы захватили Иран и Месопотамию, а затем и две трети византийских владений (Сирию, Палестину, Египет и всю Северную Африку), а также почти все Закавказье, Дагестан.
В-четвертых, арабы были кочевниками, а, как известно, военный потенциал кочевых народов сильнее, чем у оседлых. В-пятых, ключевую роль в их завоеваниях сыграл именно ислам, благодаря которому арабы не растворились среди покоренных народов, а создали новую уникальную цивилизацию. В этом их отличие от многих других кочевых народов, которые не менее стремительно захватывали огромные пространства (гунны, монголы). Правда, спустя сто лет арабская экспансия закончилась — на востоке в 751 году при Таласе (нынешняя Киргизия) непобедимых прежде арабов остановили тюрки и китайцы, а на западе в битве при Пуатье в 732 году их разгромил Карл Мартелл, дед Карла Великого.
Как вы считаете, если бы в битве при Пуатье победили арабы, грозила бы тогдашней Европе исламизация?
Европа раннего Средневековья была задворками тогдашнего цивилизованного мира, и поэтому, в отличие от нынешних времен, мало привлекала жителей Ближнего Востока и Северной Африки. Даже спустя четыре столетия, в эпоху Крестовых походов, арабы считали европейцев неотесанными северными варварами, хотя, в отличие от нынешних исламистов, не воспринимали войны с крестоносцами как межцивилизационное столкновение. В этом плане роли поменялись.
Но даже если бы битва при Пуатье закончилась иначе, не думаю, чтобы Европе в VIII веке грозила бы исламизация. Испанию, например, завоевывали в основном не арабы, а берберы Северной Африки, которые были гораздо менее исламизированы. Никаких ресурсов для завоевания Европы у арабов не было, они к тому времени уже выдохлись.
Что представляло собой созданное в результате всех этих завоеваний государство — Арабский (Исламский) халифат?
Обычно его историю подразделяют на три периода: правление четырех праведных халифов (632-661 годы), эпохи Омейядов (661-749 годы) и Аббасидов (750-1258 годы). Праведные халифы, сподвижники пророка Мухаммеда, правили на заре исламской цивилизации, именно они были инициаторами первых завоевательных походов.
Омейядский халифат, столицей которого стал Дамаск (иногда эту роль выполняла знаменитая теперь Ракка), был своеобразным государством. Современный британский историк Чейз Робинсон называет его не государством даже, а «завоевательной политией», поскольку в нем сохранилось много прежних византийских политических институтов и традиций, а основной доход шел от военной добычи с завоеванных территорий, халифы не нуждались в создании институтов. После прекращения арабских завоеваний в середине VIII века доходы халифата резко упали, Омейядам вопреки своим обещаниям пришлось сохранить налогообложение (джизью) для новообращенных мусульман, хотя раньше при переходе в ислам человек освобождался от ее уплаты. Все это в итоге привело к Аббасидской революции.
Аббасидская революция заключалась в том, что династию Омейядов вырезали, а ее сменила новая династия Аббасидов?
Нет, не только в этом. Во-первых, не всех Омейядов вырезали, немногие выжившие сбежали в Испанию, где основали Омейядский эмират, а потом и халифат. Во-вторых, Аббасидская революция была массовым народным движением с ярко выраженным персидско-шиитским этнокультурным элементом. На гребне этой революционной волны довольно-таки случайным образом к власти пришли потомки Аббаса, дяди пророка Мухаммеда, ранее не имевшие особых заслуг в деле становления ислама.
Аббасиды перенесли столицу халифата из Дамаска в Багдад и, в отличие от Омейядов, стали выстраивать собственные институты власти. Если Омейядский халифат был чисто арабским военно-политическим образованием с сильным византийским влиянием, то Аббасидское государство испытывало серьезное иранское этнополитическое воздействие. Когда в середине X века династия Аббасидов оказалась под контролем военачальников из рода Бувайхидов, начался процесс разделения светской и духовной власти: первая принадлежала Бувайхидам, а вторая — халифу.
А как было до этого?
До этого вся полнота политической и религиозной власти принадлежала только халифу.
То есть до Бувайхидов Арабский халифат был теократическим государством?
Халифат был теократическим государством только во времена пророка Мухаммеда. При его наследниках в разные времена было сложное сочетание элементов духовной и административной власти халифов: при праведных халифах была одна ситуация, при Омейядах и тем более Аббасидах — совсем другая.
В середине XI века, при владычестве тюрков-сельджуков, разделение духовной и светской власти получило терминологическое обоснование: для обозначения политической власти появился титул «султан», а багдадский халиф стал считаться лишь духовным авторитетом.
Вы сейчас упомянули государство тюрков-сельджуков, а Османская империя может считаться наследником Арабского халифата?
Формально да, поскольку после завоевания Египта в 1517 году турецкий султан принял титул халифа, хотя до XVIII века его практически не упоминали в официальных документах Османской империи. О нем вспомнили в связи с многочисленными русско-турецкими войнами, когда титул халифа позволял султану претендовать на роль покровителя мусульман Российской империи.
С другой стороны, когда Османская империя завоевывала земли Аббасидского халифата, тот уже фактически распался. И, конечно, многовековое турецкое владычество стало совершенно новым периодом существования арабского мира, постепенно превратившегося в периферию Османской империи.
Это был упадок?
Раньше так и было принято считать, что османский период — это закат арабской цивилизации. Но все было гораздо сложнее. Говорить об отуречивании арабов было бы преувеличением, везде было по-разному. Например, территория современного Ирака и Сирии действительно находились под очень сильным турецким влиянием, в отличие от Египта, чья зависимость от Стамбула со временем неуклонно ослабевала. Магриб признавал власть турецкого султана только номинально, а Марокко вообще сохранил независимость.
Но вы сами сказали, что к началу османского завоевания единого халифата, который при Аббасидах стал посредником между античностью и европейским Возрождением и где расцветали наука и искусство, уже не существовало. Значит, был упадок?
Смотря по каким критериям судить. Если говорить об арабской культуре, то, действительно, уже в позднее Средневековье (после XII-XIII веков) наблюдается некоторый ее застой: в литературе стиль начинает доминировать над содержанием, из текстов постепенно выхолащивается смысл. С другой стороны, позднее Cредневековье — это и аль-Газали, и еще позже Ибн Халдун — никак не застой. Но в философской мысли Ибн Халдуна уже есть ощущение некоего подведения итогов, а османский период — это, в основном, записывание народной литературы, вроде сказок «Тысячи и одной ночи».
Как вы думаете, с чем это было связано?
По моему мнению, главной проблемой арабской цивилизации в позднее Средневековье стало исчерпание эпистемологических оснований, обеспечивших ее успех в предшествующий период. Иными словами, в ту эпоху в арабском мире не смогли сформироваться условия, способствующие появлению новых идей. Это напоминает кризис гуманитарного знания в западном мире в конце XX века, где теперь доминирует постмодернистское представление о том, что ничего нового придумать нельзя и остается лишь играть с формами и цитатами.
Болезненное осознание упадка в арабо-исламском мире появилось в XIX веке при непосредственном столкновении с европейцами, чье превосходство во всех сферах ни у кого не оставляло сомнений. Это вызвало среди арабских интеллектуалов две противоположные реакции: одни утверждали, что проблема в самом исламе, от которого надо отказываться, а другие, считавшие, что нужно вернуться к чистому неиспорченному исламу, дали начало салафитскому движению.
То есть нынешний исламский радикализм во многом является реакцией на столкновение с другим, западным образом жизни, иными словами, реакцией на неизбежную вестернизацию арабского общества?
Можно, наверное, сказать и так. Хотя в исламском мире политическое и религиозное обновление всегда имело салафитскую форму «возврата к истокам». Другое дело, как это понятие истолковывать.
И напоследок самый актуальный вопрос: что из исторического наследия Арабского халифата пытается использовать запрещенная в России террористическая группировка, которую у нас совсем недавно называли ИГИЛ, а теперь ДАИШ? Тем более и столица у них находится в Ракке, которую вы упоминали.
Я считаю, что ДАИШ — более уместная аббревиатура, чем наименования ИГИЛ или «Исламское государство», порождающие исламофобию у одних и неприятные мысли у других. Конечно, современные исламские радикалы пытаются спекулировать на истории Арабского халифата. Но больше они апеллируют не к подлинному историческому опыту арабского народа, а к своим мифическим представлениям о том, каким должен быть настоящий халифат.
Еще исламисты обращаются к классическим трудам арабо-мусульманских философов, теоретически обосновывающих идеальную модель устройства исламского государства и общества (аль-Маварди, ибн Таймийя). Понятно, что на практике эту исламскую утопию воплотить невозможно, поскольку она не дает ответы на многие вопросы, стоящие перед современными мусульманами. Поэтому ДАИШ, декларируя возврат к нормам и традициям халифата, в реальности активно использует многие западные институты (например, в Ракке есть подобия министерств и ведомств).
Большая ошибка считать, что ДАИШ стремится к восстановлению какой-либо традиции. На самом деле оно обращается к архаике, противостоящей подлинной арабо-мусульманской традиции. Иными словами, сегодня современные исламисты самым примитивным образом изобретают искусственное прошлое. В этом их вполне уместно сравнить с итальянскими фашистами или немецкими нацистами, стремившимися воссоздать эстетику и культ Древнего Рима или древнегерманского языческого эпоса.
Как вы считаете, есть ли у нынешних исламистов шансы на успех? Может ли эта раковая опухоль в теле современного арабского мира распространиться по всему Ближнему Востоку или даже за его пределами? Насколько реальна их угроза создать второй халифат?
Опять же смотря что считать халифатом. В 2011 году после революции в Тунисе я общался с местными умеренными исламистами, так они под халифатом понимают форму региональной интеграции, что-то вроде Евросоюза. Но, согласитесь, такая трактовка сильно отличается от халифата в представлении головорезов из ДАИШ.
Я сомневаюсь, что ДАИШ может быть жизнеспособным без перманентной войны и постоянного насилия. Пока льется кровь, можно не думать о создании собственных институтов, о нормальной экономике, об общественном развитии. В мирной жизни головорезам и прочим пассионариям, задающим сейчас тон в ДАИШ, делать нечего. Иными словами, ДАИШ будет успешен только до тех пор, пока сможет паразитировать на нынешнем трансформационном кризисе Ближнего Востока.