Расследование
об отравлении оппозиционера Алексея
Навального взорвало повестку дня не только в России, но и западном мире. О
том, как делаются подобные расследования, что в них самое сложное, и кто лучше
справится с подобной задачей – какая-нибудь спецслужба или гремящее на весь мир
издание Bellingcat, мы
поговорили с бывшим сургутянином, основателем и руководителем Conflict Intelligence Team Русланом Левиевым .

– Итак, расследование Bellingcat, The Insider и других про отравление Навального. Ты и твоя команда
принимали участие в разработке этой темы?

– Да, мы
принимали участие в этом расследовании и предшествующих, благодаря которым
выяснилось, что в России остались структуры, разрабатывающие «Новичок» –
«Сигнал» и прочие. Но нас нельзя назвать авторами этих расследований, так как
мы делали больше техническую работу, в частности, видеосъемки с воздуха.
Поскольку у меня есть многолетний опыт съемок опасных и секретных объектов,
из-за чего я не раз попадался ФСО и другим службам, чаще всего подобную работу
заказывают у меня.

– А какие последствия были от попадания в
руки ФСО?

– Из самого
серьезного – однажды я снимал для ФБК (Фонд борьбы с коррупцией –Алексея
Навального – прим. авт. ) одну
госдачу на Рублевке, где жила, кажется, теща Шувалова (Игорь Шувалов – ранее вице-премьер, ныне – председатель
госкорпорации «ВЭБ.РФ» – прим. авт. ).
Меня поймали охранники уже после того, как я все отснял и положил коптер в
рюкзак. Я в таких случаях не включаю активиста и не начинаю требовать адвоката
и говорить про 51 статью Конституции (она дает право не свидетельствовать
против себя – прим. авт. ), а просто кошу под дурачка: мол, выехал за город,
чтобы учиться летать на коптере и снимать красивые виды. В общем, не отпирался
и был дружелюбен.

Охранники
передали меня полиции, те отвезли в отделение, куда позже приехали люди из ФСО,
чтобы опросить и проверить коптер. Я к тому времени успел незаметно вытащить
карту памяти, поэтому там ничего не нашли и отпустили. Аппаратуру вернули через
день.

Вообще бывало,
что штрафовали за полеты в центре Москвы – тогда за это полагалось 5 000
рублей. А сейчас уже серьезнее – от 30 000.

– Понятно. Вернемся к главному
расследованию года. Сколько вообще нужно человек, чтобы провести такую работу?

– Это сильно
зависит от различных факторов. Например, география. Христо Грозев (журналист Bellingcat, один из авторов расследования об отравлении
Навального – прим. авт. ) не живет в
России и не собирается сюда приезжать по понятным причинам, поэтому он не может
сам снять различные объекты, и нанимает человека на месте – в данном случае
меня. Важен и объем материала, который нужно обработать – в расследовании об
отравлении Навального он был большой, потому что закупались выписки из разных
баз.

– Там же затраты были только под миллион
рублей на одни только выписки.

– Bellingcat не называет точный
прайс, но это сотни тысяч рублей. Потому что там много самых дорогих
детализаций – когда заказываешь геолокацию по телефонному номеру в определенный
момент. Один такой запрос стоит от 30 000 рублей. Ну и нужно обработать этот объем. В принципе,
такое расследование можно потянуть и в одиночку, но тогда на него уйдет не
месяц-полтора, а год. Плюс одному тяжелее, так как ты можешь что-то
недосмотреть или допустить ошибку, а когда коллеги тебя перепроверяют – становится
намного легче.

– Принципиальный вопрос для восприятия
подобных расследований в России – откуда бюджеты? Ведь и закупка баз стоит
немалые деньги, и работу людей нужно оплачивать.

– Основные
траты по конкретно этому расследованию понес сам Христо Грозев. Насколько я
знаю, он за свой счет покупал все эти выписки и прочие необходимые материалы.
Вообще он медиаменеджер, возглавлял некоторые европейские СМИ, и за это время
скопил какое-то состояние, так что может себе позволить потратиться на важные
расследования. А само Bellingcat едва ли было готово нести подобные расходы на такие цели.

Вообще
конкретно Bellingcat
зарабатывает примерно половину своего бюджета проведением платных семинаров для
журналистов со всего мира. А вторую половину получает в виде грантов от
различных фондов. Насколько я помню, какое-то время их поддерживал даже Google, не знаю, продолжается
ли это сейчас.

– Вот в этом и проблема. Когда возникают
«различные фонды» – в России сразу начинают говорить про заказной характер этих
историй и вообще участие иностранных спецслужб. Президент об этом вообще
напрямую заявил на своей пресс-конференции. Как бы ты ответил на вопрос: почему
эти расследования – не от разведок, а от журналистов?

– Самый яркий
пример того, почему это не иностранные разведки – расследование о разработке
химического оружия в России. Когда оно вышло, Госдеп США ввел дежурные санкции
против каких-то предприятий и физических лиц, список которых как будто из
Википедии взял. А вот «Сигнал» и конкретные люди, на которых указал Bellingcat, ни под какие
санкции не попали.

Из этого
следует, что западные спецслужбы не очень-то озаботились вопросом, и сделали чисто
политический жест, объявив какие-то санкции. Никто не собирался этим вопросом
заниматься, у них своих проблем хватает. Вообще, знаете, я бывал в Европе и
США, и там людей не особо волнуют диктаторские режимы в Росси и Белоруссии, что
там кого-то сажают или убивают – это наши проблемы, а не их.

– Ну а недавняя серия расследований про
личную и семейную жизнь президента Путина. Они вышли с такой кучностью, что тут
сложно было не поверить, что весь процесс был спланирован и скоординирован.

– Тут очень
просто – такие совпадения случаются регулярно, так как все расследователи живут
примерно в одном информационном мире. Бывает, что выходит какой-то материал,
который становится зацепкой и поводом для разработки сразу для нескольких
расследовательских групп. Вот мы занимаемся военными вопросами, и у нас бывало
такое, что хватались за один материал, разбирались, публиковали – и тут же наши
коллеги из других изданий это тоже ставили у себя. Это нормальное явление.

– А вообще подобная расследовательская
деятельность – это наша российско-СНГшная специфика, или по всему миру подобная
практика распространена?

– Вообще во
всем мире тяжелее проводить такие расследования. Дело в том, что у нас все
хорошо компьютеризировано, люди много пользуются телефонами, интернетом и
соцсетями, есть огромные государственные и открытые базы данных. А еще у нас
власти коррумпированы, поэтому огромный массив информации постоянно сливается в
интернет. И так как сами чиновники и силовики являются бенефициарами этой
системы, они не борются с подобными утечками.

Если бы в США
появился такой сервис, как, например, findclone.ru,
куда можно загрузить фото человека, и он находит все его изображения во
«ВКонтакте», то это бы очень быстро прикрыли. И делом бы точно занималось ФБР. Ну
и к тому же там есть независимые СМИ и суды, поэтому потребности в гражданском
расследовательском активизме нет.

А у нас власти
смотрят на подобное сквозь пальцы, потому что силовики частенько крышуют
бизнесы, связанные с торговлей данными. Так что Россия и Украина – страны, где
гораздо легче и интереснее проводить подобные расследования. Очень много big-data, очень много доступной информации,
и при этом много коррупции и преступлений, которые хочется расследовать.

– Что самое сложное в подобных крупных расследованиях
политического или криминального или военного характера?

– Наверное,
самое сложное – успеть найти информацию. Например, произошло какое-то
столкновение в Карабахе, и мы находим какие-то записи очевидцев, фотографии и
прочие материалы. Наша задача – собрать как можно больше информации до момента,
как какой-нибудь активист об этом не напишет. Потому что сразу же после этого
профили будут закрываться, фотографии удаляться, данные зачищаться, и мы уже
ничего достать не сможем.

А если говорить
конкретно про военные расследования – то на нас еще сильно влияет политика
соцсетей в отношении шок-контента. То есть мы изучаем военные преступления,
которые сопряжены с фотографиями и видео различных жестокостей, убийств, казней.
При сборе информации мы вынуждены действовать наперегонки не только с теми, кто
хочет все скрыть, но и с модераторами Facebook и Youtube.
Это сейчас главный вызов для таких расследователей, как мы.

– Какое твое самое интересное
расследование?

– Наверное, по
Скрипалям (отравление Сергея и Юлии Скрипаль «Новичком» в 2018 году – прим. авт. ). Мы вели его параллельно с Bellingcat, и так как было
понятно, что и они, и мы возьмемся за это дело, то договорились: хоть мы и
друзья и часто обмениваемся информацией, этот случай расследуем без контактов
друг с другом. И с условием, что публикуемся одновременно – если кто-то был
готов, то ему нужно было дождаться, пока второй завершит работу.

В итоге мы
независимо друг от друга разными путями пришли к одному выводу, что отравление
совершили ГРУшники, которые прикрывались фамилиями Петров и Боширов , а на
деле оказались Чепигой и Мишкиным . Это было очень интересно.

– Что сейчас должен уметь человек, чтобы
стать хорошим расследователем?

– В современном
мире чем больше расследователь владеет знаниями в сфере IT и программирования – тем ему лучше. В
основном сейчас расследования связаны с интернетом, соцсетями, базами данных, и
айтишник лучше понимает, где остаются какие метаданные, где могут случайно
забыть стереть нужную информацию и так далее.

А программист
более высокого уровня может вообще построить нейросети, которые, например, как findclone.ru, будут искать человека по изображению
лица. Или, как сделали в ФБК – нейросеть, изучающая иностранные реестры недвижимости
в поиске русскозвучащих имен. Так в каких-нибудь оффшорных списках программа
находит людей, которые потенциально могут быть интересны, и передает ФБК.

– Кто лучше расследует – ФСБ или Bellingcat?

– Безусловно, Bellingcat. Даже если бы
вопрос был: кто лучше расследует – ФБР, ЦРУ или Bellingcat, я бы все равно сказал – Bellingcat. Потому что там
специалист не скован рамками отчетов, рапортов, границ каких-то согласований с
начальством и прочим. Свободный творческий человек работает гораздо эффективнее.
Он не ограничен инструментами, например, запросов в государственные базы
данных, а находит разные способы быстро найти информацию и установить нужные
связи. Мы на примере многих расследований видим подтверждение этого факта.

– Как ты оцениваешь общественную пользу от
таких расследований? Прямо сейчас в России аудитория раскололась: одни верят
Навальному и расследованию об его отравлении, другие не верят и говорят, что он
все выдумал. То есть расследование превратилось в вопрос веры.

– Начну с того,
что и Bellingcat, и
Алексей Навальный не только совершенствуют методику своих расследований, но и
презентацию их результатов. Вспомните – ведь у него не было видео, он
публиковал большие тексты в «Живом Журнале», а потом у себя на сайте. И когда
он открыл видеоблог, его аудитория резко расширилась. И то же самое с Bellingcat.

То есть за счет
красивой презентации расследований их аудитория стремительно растет. И я
замечаю по своему окружению – раньше среди моих знакомых было много людей,
которые говорили: «Фу, политота, я не хочу вообще про это знать», а теперь они
сами распространяют среди своих друзей видео, где Навальный говорит по телефону
со своим отравителем.

Поэтому эффект
от расследований есть. Он не такой резкий и быстрый, как хотелось бы, но он есть.
Вода камень точит.