5 В закладки

От переводчика:
Сегодня учёные полагают, что многие спутники во внешней части Солнечной системы скрывают под своими ледяными покровами целые океаны жидкой воды. Астробиолог и планетолог Лаборатории реактивного движения (JPL) Кевин Хэнд интересуется этой темой уже очень давно. В этом году он написал книгу под названием “Внеземные океаны: поиски жизни в глубинах космоса”. Вместе с ведущим еженедельного подкаста Planetary Radio Мэтом Капланом они пытаются выяснить, может ли в этих океанах существовать жизнь, отличная от той, что мы видим здесь, на Земле.

Этот материал является переводом их разговора. Интервью состоялось в мае этого года и было приурочено к выпуску книги Кевина. Оно также было отредактировано для большей ясности. Приятного прочтения!

• 

• 

Мэт: Я не знаю более страстного и красноречивого сторонника исследования космоса, чем Кевин Хэнд. Он является главным научным сотрудником и директором Лаборатории океанических миров в JPL. Кевин также ведёт работу над проектом по отправке посадочного модуля на спутник Юпитера Европу в качестве продолжения миссии Europa Clipper. На веб-сайте JPL говорится, что он совершил девять глубоководных погружений на дно земных океанов. 

Но его истинным интересом являются океаны отнюдь не земные. Истинным источником его вдохновения при написании новой книги послужили поражающие воображение тёмные воды иных миров.

Мы с Кевином уже разговаривали пару дней назад. Кевин, добро пожаловать на Planetary Radio. Мне нравится ваша книга “Внеземные океаны: поиски жизни в глубинах космоса”. Я многое из неё почерпнул и читать её было очень весело. Рад, что вы пришли поговорить о ней.

Кевин: Большое спасибо, Мэт. Приятно снова быть у вас в гостях. Рад, что тебе понравилась книга.

Мэт: Я бы описал её словом “развлечение”. Думаю, это подходящее слово. Книга также по-своему драматична. Начиная с самой первой страницы, на которой мы обнаруживаем вас в сложной ситуации внутри глубоководного аппарата, в размышлениях о том, удастся ли вам выжить.

Кевин: Я хотел перенести мысли читателя в среду, которая, как мы считаем, может быть очень похожа на условия глубоких океанов во внешней части Солнечной системы и, возможно, за её пределами.

Изучение наших прекрасных и причудливых океанов было захватывающим этапом в моей научной карьере. Я думаю, что они не только заслуживают бóльшего внимания со стороны исследователей, но и помогают понять то, какие места за пределами нашей планеты могут являться потенциально пригодными для жизни.

Мэт: Земные океаны – это лучший и единственный среди найденных аналогов той среды. Это всё, что у нас есть? Я полагаю, что в будущем мы могли бы получить больше различного рода данных о внеземных океанах. Но сейчас мы можем лишь делать некоторые предположения о них благодаря тому, что наблюдаем на Земле, верно?

Кевин: Верно. Поэтому, когда мы говорим о подповерхностных океанах Европы или Титана, мы полагаем, что физические и химические условия, существующие там, могут быть в некоторой степени сопоставимы с условиями, которые мы наблюдаем здесь. Так что исследование земных океанов – это прекрасный и беспроигрышный вариант для понимания океанов внеземных.

Мэт: Должен сказать, что я завидую тому, что у вас была возможность погрузиться в глубины и воочию наблюдать все эти геотермальные источники. Но мы ещё к этому вернёмся.

Кевин : На них стоит посмотреть, это точно.

Мэт: Слегка отступили от темы, давайте вернёмся к космосу. Вы помните свою реакцию, когда аппарат “Кассини” впервые пролетел сквозь шлейфы Энцелада, попробовав вышедшее из под его поверхности вещество “на вкус”?

Кевин: Когда были получены первые снимки этого события, меня не было в команде “Кассини” – я работал в JPL. Но когда я, вместе со всеми, увидел фотографию, на которой солнечный свет отражается от струй воды, извергающихся из южного полюса Энцелада… Это просто потрясающе! Это одна из моих самых любимых фотографий за всю историю исследования Солнечной системы.

Мэт: А что насчёт органики? Насколько я знаю, аппарат не обнаружил того, что учёные хотели бы обнаружить. Но что-то же он нашёл?

Кевин: Всё так. Космический аппарат “Кассини” не был оборудован научными приборами, предназначенными для поиска сложных органических молекул. Но у него были кое-какие возможности в виде пары масс-спектрометров. 

Изначальной целью в поисках органики была атмосфера другого спутника Сатурна – Титана. “Кассини” изучил её, обнаружив уже ранее найденные в ней органические соединения группы толинов.

Но открытие органики в шлейфах Энцелада возбудило серьёзный интерес к вопросу о потенциальной обитаемости подповерхностного океана этого спутника. Правда, масс-спектрометры “Кассини” не были способны идентифицировать аминокислоты или какие-то иные вещества, которые мы могли бы напрямую ассоциировать с известными нам формами жизни. Но этого было достаточно, чтобы просто порадоваться возвращению к изучению системы Сатурна.

Мэт: Знаю, что вы были удивлены тем фактом, что океанические миры встречаются в Солнечной системе довольно часто. Ну, то есть, если вы совершаете путешествие во внешнюю часть нашей системы, то обнаружите их целое множество.

Кевин: Совершенно верно. Это, в своём роде, расширяет понятие зоны обитаемости, и я делаю на это акцент в своей книге. Энергия приливного взаимодействия не только помогла возникновению целых океанов жидкой воды, создав огромное пространство для развития жизни на спутниках вроде Европы или Энцелада. 

На самом деле, может оказаться так, что большая часть жидкой воды во Вселенной залегает под поверхностью подобных тел. Эти планеты или спутники могут нагреваться за счёт приливного рассеяния, возникающего благодаря гравитационному взаимодействию со звездой или планетой, вокруг которых они вращаются.

Мэт: То, к чему я веду – это та часть книги, в которой вы объясняете простым людям вроде меня то, как учёные вообще смогли выявить подповерхностные океаны у спутников планет-гигантов. И сводится тут всё к радуге, присмотру за детьми и службе безопасности аэропортов. И я бы не хотел вдаваться в технические детали всего этого в данной беседе. Но не могли бы вы немного рассказать об этом?

Кевин: Что ж. В книге я об этом говорю довольно подробно, но сейчас постараюсь быть кратким. 

Открытие океана под поверхностью Европы, за которым подтянулись и остальные, я разбил на три составляющие. Первая связана с радугой. Под этим я подразумеваю использование метода спектроскопии, которая помогла нам определить, что поверхность Европы состоит из водяного льда.

Когда я говорю об уходе за детьми, я имею в виду тщательное наблюдение за движением космического аппарата и его траекторией при пролёте вблизи Европы. Если долго “нянчиться” с зондом таким образом, можно выудить крайне любопытную информацию о распределении массы внутри спутника. В случае с Европой, мы узнали, что из воды состоит не только её поверхность: на глубине около двухсот километров вода также присутствует. Но изначально не было ясно, в каком агрегатном состоянии она там находится. И тут мы переходим к третьей составляющей, которая связана с обеспечением безопасности в аэропорту.

И это просто физика. Красивая физика. Аналогия заключается в том, что Юпитер имеет изменяющееся во времени магнитное поле. И это изменяющееся во времени магнитное поле возбуждает индуцированные электрические токи и индуцированное магнитное поле внутри Европы. Именно это обнаружил космический аппарат “Галилео”. 

А схожесть со службой безопасности аэропорта состоит в том, что когда вы проходите через рамку металлодетектора – вы проходите через переменное магнитное поле. И если у вас в кармане найдётся проводник электрического тока, то сработает сигнализация. Вы получите море удовольствий и, возможно, пропущенный рейс.

Когда космический аппарат пролетал над Европой, эта “сигнализация” как раз таки сработала. Сигнатура магнитного поля спутника подсказала нам, что под его поверхностью есть слой проводящего материала. И лучшее объяснение того, что обнаружил “Галилео” – океан жидкой солёной воды глубиной около сотни километров.

Мэт: Вау!

Кевин: Превосходная физика!

Мэт: Да уж, точно. Я бы не хотел, чтобы у вас были проблемы со службой безопасности в аэропорту… но вы ведь пытались провести какой-то эксперимент, верно? 

Кевин: О да, 100 процентов! Это было в начале 2000-х, когда я ещё был аспирантом. Много занимался вопросами электричества и магнетизма – они были связаны с моей работой по получению докторской степени. Таскал с собой в кармане маленькую бутылочку солёной воды. Сигнализация так ни разу и не сработала. Но в книге я извинился перед всеми теми, кого ненароком мог задержать на входе в аэропорт.

Мэт: Но всё-таки большое количество данных было собрано не в системе Юпитера, а в системе Сатурна. Аппарат “Кассини” проделал огромную работу. Мы всё ещё можем что-то узнать из данных, собранных этим великолепным космическим зондом?

Кевин: Да, безусловно. “Кассини” будет приносить нам впечатляющие открытия ещё около десятка лет. Может быть и дольше. Подумать только: я сделал большую часть своей докторской работы на основе данных аппарата “Галилео”, собранных задолго до того, как я, собственно, начал её делать. Пакеты данных от “Кассини” будут обрабатываться долгие годы. Многочисленные доктора наук, постдоки и стажёры будут проводить различные эксперименты и моделирования, чтобы лучше понять, что же скрыто в этих данных. 

Мэт: Вернёмся к Юпитеру и Европе. Вообще, остаток нашего времени я бы хотел посвятить обсуждению миссии Europa Clipper, которую многие из нас ждут с нетерпением. 

Но это просто ещё один орбитальный космический аппарат, чего некоторые не осознают. Мой вопрос: какие преимущества есть у посадочного аппарата перед орбитальным в рамках изучения такого тела, как Европа?

Кевин: Europa Clipper – это просто фантастическая миссия, которая будет нести невероятный набор инструментов, способных действовать как в глобальном, так и в локальном масштабе исследований спутника. Аппарат будет делать как снимки, так и спектроскопию. И я надеюсь, что он обнаружит на Европе шлейфы. Также на борту аппарата будет присутствовать радар, способный проникать под ледяную толщу спутника. Эта миссия поможет нам взглянуть на Европу с самых разных сторон. 

Но вот когда дело доходит до поисков признаков наличия жизни, то необходим спуск на поверхность для взятия образцов и их пристального изучения. Поэтому посадочный аппарат – это ключ к поиску признаков жизни на поверхности Европы (или других спутников планет-гигантов, если на то пошло).

Сочетание орбитального и посадочного аппаратов даёт критическую достоверность наблюдений. И это действительно очень важно. Вспомните о марсианской программе исследований. У нас было много зондов, проводивших наблюдения Красной планеты на расстоянии. Но реальное понимание происходящих на Марсе процессов появилось только тогда, когда на него стали отправляться посадочные аппараты и марсоходы, которые могут узнать гораздо больше в плане геологии и геохимии. Они дополняют картину, полученную с орбиты. В таком подходе больше смысла. Поиск биосигнатур и изучение поверхности – это пропускные билеты в начало реализации миссии по отправке посадочного аппарата на Европу.

Мэт: Было бы неплохо. Некоторое время назад в Конгрессе, кажется, обсуждалась возможность проведения подобной миссии. Возможно, сейчас с этим вопросом дела обстоят не так хорошо. Но судя по тому, что вы мне сказали в нашем разговоре до записи этого подкаста, у научного сообщества имеется большой интерес к отправке посадочного аппарата на Европу. 

Кевин: Верно. Мы хотели провести конференцию, посвящённую аппарату Europa Lander. Хотя, наверное, это не совсем корректное название, поскольку разработанная нами платформа также подошла бы для изучения Энцелада, Ганимеда или Плутона. Из-за глобальной пандемии эту конференцию, к сожалению, пришлось отменить. Вместо конференции реальной, 14 мая будет проведена конференция виртуальная (мероприятие уже прошло; ссылка на pdf-презентацию с основной информацией по конференции будет в конце этого материала – прим. переводчика ). Нас просто в дрожь бросило, когда мы поняли, сколько людей зарегистрировалось на изначальное мероприятие, чтобы узнать что-то о разработке Europa Lander.

Когда вы смотрите на взлёты и падения в реализации подобных программ – вы будто бы наблюдаете за американскими горками. И, зачастую, научное сообщество не стремится заниматься какой-то одной единственной областью, а хочет работать в разных. И когда дело доходит до поисков жизни во внеземных океанах, в планетологию и астробиологию вовлекаются совершенно разные специалисты. Это очень сильный научный сдвиг.

Обычно, когда речь заходит о планетологии, представляется множество людей, изучающих информацию с различного рода датчиков. Людей, которые привыкли “летать среди миров” и анализировать изображения и спектры, присланные издалека. 

Качественный скачок в планетологии был совершён благодаря исследованиями Марса. Для геологов эта планета стала в какой-то степени осязаемым миром. И геологи любят работать на Марсе, поскольку у них, вследствие наличия там роботов, есть такая возможность. 

Когда же речь заходит о посадке на Европу, Энцелад или любой другой схожий с ними мир, интерес начинают проявлять совсем другие группы учёных: океанографы, микробиологи, специалисты по изучению криосферы и т.д.

Мэт: Я хочу перейти к обсуждению другого раздела книги, в котором вы говорите о вопросах обитаемости и происхождении жизни. На данный момент мы не знаем причин возникновения жизни на нашей собственной планете, уж не говоря о Титане, Европе или Энцеладе (если жизнь там вообще есть). В этом контексте вы говорите о некоторых довольно удивительных вещах. Например о том, что существование планеты в каком-то месте, которое должно, чисто теоретически, способствовать развитию на ней жизни, очень мало говорит нам о том, действительно ли планета может эту жизнь поддерживать. Что вы имели в виду?

Кевин: Есть одно важное различие, которое лежит в основе наших поисков жизни за пределами Земли. Вопрос о том, насколько сложным является процесс зарождения жизни, лежит в основе понимания нашего места во Вселенной. Живём ли мы во Вселенной, которая наполнена жизнью, или же Земля – место абсолютно уникальное? Мы пока не знаем ответа на этот вопрос. Если жизнь возникает относительно легко в широком диапазоне условий окружающей среды, тогда, я полагаю, у нас есть все шансы найти её на спутниках планет-гигантов или даже на Марсе. В таком случае мы обнаружим себя во Вселенной, где жизнь возникает там, где есть подходящие условия. Постоянно.

Но если происхождение жизни – это сложный комплексный процесс, требующий выполнения специфического набора условий (неглубокого водоёма у побережья океана или необычного набора химических реакций вблизи глубоководных геотермальных источников), то наши шансы на её обнаружение резко снижаются. Мы можем отправить аппараты в такие миры как Европа, Энцелад или Титан и не обнаружить ничего, даже несмотря на то, что там не такие уж и плохие условия для зарождения жизни какой мы её знаем. Также мы могли бы обнаружить там жизнь, которая была бы способна выживать в тех условиях, но не была способна в них зародиться. Таким образом, я хочу сказать, что понятие обитаемый не подразумевает населённый , поскольку происхождение жизни может протекать только в ограниченном наборе условий окружающей среды.

Мэт: Всего несколько дней назад на вашем месте был старший научный сотрудник NASA Джим Грин и ваша коллега, астробиолог Пенни Бостон. Мы вели разговор о биосигнатурах. И, знаете ли, задались вопросом: сможете ли вы распознать жизнь, которая буквально находится у вас перед носом? Пенни много об этом думала. В связи с этим, я вспомнил одну любопытную цитату из вашей книги. Что-то вроде: “Вопрос, которым стоит задаться, состоит не в том, что такое жизнь, а в том, по каким признакам её можно найти”.

Кевин: Вот-вот. На самом неприглядном уровне мы можем думать о биологии как о своего рода надстройке над геологией. Я имею в виду, что, говоря математически, биология устраняет всякое химическое равновесие в окружающей среде. Жизнь на Земле, по сути, использует негативные изменения окружающей среды и превращает их в энергию для этой самой среды.

Мэт: То есть?

Кевин: Тут можно немного запутаться. В общем, это означает, что метаболизм всех организмов на Земле – от бактерий до синих китов – нацелен на поиск какой-то гео- или фотохимической батареи. Жизнь использует эту батарею, чтобы делать свои дела. Я потратил много страниц книги на объяснение того, чем занимается жизнь и что она после себя оставляет. 

Батарея – это энергия, которая хранится в окружающей среде. Она хочет высвободиться, но ограничена физическими и химическими барьерами. Но жизнь, отчасти благодаря ферментам, ускоряющим реакции, может, например, увеличить скорость коррозии вашего автомобиля. Микробы справятся с этой задачей быстрее, чем мать-природа.

Мэт: У вас есть ещё одно утверждение. Оно коррелирует с вышесказанным и заключается в том, что метаболизм, как вы полагаете, является своего рода причиной жизни. Но почему?

Кевин: Над этим вопросом размышляют многие биологи и астробиологи. Что делает жизнь – жизнью? Её происхождение сводится к простым геохимическим реакциям, которые только и ждали подходящих условий для того чтобы произойти? А сама ранняя жизнь была лишь чуть выше геохимии? Я думаю, что если говорить о той жизни, которую мы знаем – всё так и обстоит. 

Но давайте на минутку задумаемся об искусственном интеллекте или любом другом внеземном разуме, находящимся в форме, которую невозможно представить. Совсем не очевидно, будут ли они ограничиваться тем же определением жизни.

Частично это объясняет мою точку зрения: я думаю, что поиск жизни на задворках нашей Солнечной системы во внеземных океанах может дать более глубокое её понимание. Вся жизнь на Земле строится на одной парадигме: ДНК, РНК, белки, АТФ. Если мы получим убедительные доказательства независимого происхождения жизни в другом мире, то будет ли эта жизнь основываться на той же биохимии? Существует ли какая-нибудь альтернатива? И если существует, что это говорит нам о самой жизни? Есть ли у нас хороший и универсальный ответ на вопрос о том, что такое жизнь? 

Я надеюсь, что во Вселенной существует что-то вроде периодической таблицы жизни. Какая-то структура, с помощью которой можно сравнивать и противопоставлять различные формы жизни, а затем выделять её универсальные компоненты.

Мэт: И вы даже создаёте свой собственный маленький прототип для этой периодической таблицы жизни. Он намного сложнее того, с которым мы знакомы. Хотя бы потому, что он трёхмерный.

Кевин: Да. Ближе к концу книги я как бы стремлюсь расширить свои творческие возможности, пытаясь представить, как могла бы выглядеть эта структура. И я смог сделать так много, используя лишь информацию, доступную здесь, на Земле. Но самая захватывающая часть этого исследования состоит в попытке поиска ответа на вопрос об ингредиентах жизни. Что нужно для того, чтобы жить? Работает ли биология за пределами нашей планеты? И что это говорит нам о самой жизни?

Мэт: Я бы хотел вернуться к более умозрительным последним главам книги. Наверное, во мне говорит фанат научной фантастики… Но прежде чем я сделаю это, хочу спросить ещё вот что. Была проведена всего одна космическая миссия, целью которой являлось обнаружение следов жизни. Одна из моих любимых космических миссий. И в своей книге вы тоже её упоминаете. Не могли бы вы рассказать, какой урок нам преподал проект “Викинг”?

Кевин: Да, конечно. Миссии “Викинг” заключались в отправке на поверхность Марса двух посадочных аппаратов. К ним прилагались также два аппарата, которые вращались по орбите вокруг Красной планеты. На мой взгляд, они напоминают роботизированный аналог миссий по высадке людей на Луну, поскольку они опередили своё время. Это было невероятное достижение.

Аппаратам “Викинг” была поставлена цель: найти жизнь. Они проводили свои эксперименты с 1976 года вплоть до конца семидесятых. Подумать только: до 1977 года мы даже не знали о наличии геотермальных источников на дне океана! Только в середине семидесятых начали понимать, что помимо бактерий и эукариот существует третий домен живых организмов – археи. Столько всего интересного происходило в биологии здесь, на Земле. Но искавшие жизнь на Марсе аппараты “Викинг” так ничего и не нашли.

И одно из ограничений в их поисках заключалось в том, что аппаратура была нацелена на обнаружение непосредственного присутствия живых организмов. Они анализировали пробы грунта, пытаясь отыскать в них процессы, говорящие о присутствии микроорганизмов, но ничего не обнаружили. 

Теперь мы понимаем, что лучший способ искать жизнь заключается в поисках её остатков – крупных органических соединений. Если мы говорим о жизни земного типа, то имеем в виду аминокислоты, жирные кислоты, липиды и т.д. Мы не ищем живых микробов. 

Мы многому научились со времён “Викингов”. Многое из того, что мы узнали, будет использоваться в будущих проектах: уже упомянутой Europa Lander, проекте Dragonfly по изучению Титана, миссии к Энцеладу. 

Мэт: Вы же входите в команду проекта Dragonfly, верно?

Кевин: Да. Я в какой-то степени являюсь соучастником в реализации этой невероятной миссии. Жду не дождусь середины тридцатых, когда винтокрылый аппарат спустится на парашютах сквозь атмосферу Титана, запустит свои моторчики и начнёт летать и искать признаки жизни в новом мире. Очень необычном и странном, но, возможно, лучшим местом для существования жизни в Солнечной системе после Земли. Там могли бы присутствовать организмы, химия которых сильно отличается от привычной нам водно-углеродной.

Мэт: Я слышал, что администратор NASA Джим Бранденстайн очень положительно относится к этому проекту…

Прежде чем мы закончим, хочу обсудить некоторые размышления из концовки вашей книги. Предположим, что миссия Europa Lander будет реализована. Совершит посадку на поверхность спутника Юпитера и найдёт там какие-то вещества, сигнализирующие о том, что что-то плавает в океане внизу. Считаете ли вы, что если бы у нас был аппарат, способный пробиться сквозь всю эту толщу льда к жидкой воде, то мы смогли бы обнаружить там не просто микробы, а многоклеточную жизнь.

Кевин: Хороший вопрос. Вообще, я бы использовал всё что угодно, чтобы найти хотя бы один микроб в иноземном океане, поскольку такое открытие могло бы произвести революцию в биологии. Но в случае с Европой есть одна любопытная вещь. Поверхность спутника постоянно подвергается воздействию заряженных частиц. Это излучение не нравится даже инженерам, потому что создаёт проблемы для электроники. Но когда дело касается химии, оно в миг начинает привлекать внимание. Поскольку из-за его воздействия на поверхности образуются окислители. И если какая-то часть этих окислителей попадает в океан внизу, то она приносит с собой много химической энергии, потенциально способной дать начало жизни. Если взглянуть на историю нашей собственной планеты, то можно увидеть нечто подобное. Избыток кислорода, вырабатываемый в процессе фотосинтеза цианобактериями, впоследствии дал возможность появиться множеству многоклеточных организмов. В конечном итоге это привело к так называемому кембрийскому взрыву, после которого появилось множество ещё более крупных существ, включая нас с вами.

На Европе фотосинтез вряд ли является жизнеспособной моделью получения энергии. Под многокилометровую толщу льда свет не проникает. Но заряженные частицы, выбивающие из воды кислород, теоретически, могли бы внести некоторое количество окислителя в среду, позволив развиваться более сложным организмам. В главе под названием “Осьминог и молот” я даже попытался представить, что эти организмы могли бы из себя представлять. Предположения довольно забавные, но они в значительной степени основаны на реальных научных данных. Так что над этим стоит подумать.

Мэт: Хорошо. Но затем вы идёте ещё дальше. Если есть среда с достаточным количеством свободного кислорода и питательных веществ, может ли в ней появиться интеллект? Что там насчёт фермеров, выращивающих всякое на геотермальных полях?

Кевин: Это то, что не даёт мне спать по ночам, Мэт. В своей голове я пытаюсь проиграть сценарий в несколько сот миллионов лет эволюции при наличии практически безграничного количества химической энергии. Представьте, что у жизни в подповерхностном океане есть свободный доступ к кислороду. В конечном итоге такие условия могли бы привести к возникновению кого-то вроде осьминога. Или ещё каких существ, теоретически способных использовать интеллект и орудия труда для решения различных задач. Попробуйте представить, чем для такого существа является выживание в той среде. В книге я подробно рассказываю о том, что такие организмы, вероятно, имеют очень глубокие представления о процессах, происходящих на океанском дне. А геотермальные источники могли бы выступать для них в качестве оазисов, где доступны все необходимые для жизни элементы. Эти оазисы могли бы быть центрами колоний разумных существ.

Что значит – быть разумным существом в глубоком и тёмном океане? Что это значит – не видеть ночное небо? Каким образом эти существа могли бы изучать Вселенную, в которой живут? Из-за толстого ледяного покрова они бы не смогли увидеть космоса, способного двигать их воображение за пределы их мира. Мне кажется, что это очень интересно. Особенно в контексте того, что двигало к исследованиям природы нас и наших предков. Ночное небо всегда манило нас. Но манит ли оно разумных существ из глубин внеземных океанов?

Мэт: Думаю, что нашим моральным долгом было бы познакомить их со Вселенной.

Кевин: Мне нравится такой ход мыслей. Хотелось бы, чтобы они были альтруистическими и разумными существами, которые поняли многое из того, о чём мы ещё не знаем. 

Мэт: Обнаружение жизни, какой бы она не была, многому нас научит. Мы в Планетарном обществе уверены, что люди очень воодушевлены возможностью искать жизнь во Вселенной. Вы хотели бы, чтобы прогресс в этой области шёл быстрее?

Кевин: Конечно. Я работаю над этим день и ночь. И я благодарен Планетарному обществу и всем его участникам. 

Нет никаких технологических ограничений, способных остановить наши поиски ответов на самые важные вопросы. Единственный ограничивающий фактор – это стремление найти их. И мы, учёные, благодарны вам за то, что вы помогаете распространять столь важные идеи и мысли среди людей.

Мэт: И мы продолжим вносить свой вклад. Кевин, кажется мы договаривались, что вы прочтёте последнюю пару абзацев вашей книги. Есть книга под рукой?

Кевин: Да, конечно.

Возможно, мы одни. Возможно, жизни тяжело возникнуть и она представляет собой редкое явление. Но также возможно, что мы находимся во Вселенной, изобилующей жизнью. Находимся среди невероятного разнообразия планет и спутников, звёзд и галактик, которые полны биологии. Возможно, наше древо жизни, какой мы её знаем, является всего лишь крошечной веточкой огромного и величественного древа, соединяющего в себе всю красоту жизни в известной Вселенной. Глядя на ночное небо и видя Юпитер как яркую светящуюся точку над горизонтом, я не могу не задаться одним вопросом. Станет ли наше возвращение на эту прекрасную планету и её великолепные спутники катализатором научной революции в понимании нашего места во Вселенной. Европа и множество других внеземных океанов Солнечной системы ждут нас.

Мэт: Прекрасная цитата. Это был увлекательный разговор и я настоятельно рекомендую всем прочесть книгу под названием “Внеземные океаны: поиски жизни в глубинах космоса”. У меня в гостях был астробиолог и планетолог из Лаборатории реактивного движения Кевин Хэнд. Кевин, я благодарю вас ещё раз, и с нетерпением жду возможности снова поговорить.

Кевин: Большое спасибо, Мэт. Я ценю ваше время и всё время, что Планетарное общество и его члены тратят на помощь в исследовании космоса.

Слайды презентации с конференции по миссии Europa Lander (pdf-документ)
Источник

Что ещё интересного можно почитать о поисках жизни вне Земли?