В октябре 1896 года в Париж из провинции приехало около 1 млн человек, чтобы поприветствовать Николая II

DR

С ейчас в мировой политике, как и 100 лет назад, наблюдается потепление отношений между Францией и Россией: например, уже стало известно, что президент Эммануэль Макрон прилетит в Москву на празднование Дня Победы в 2020 году, до этого заявляв, что « Франции нужно „перетасовать карты“ в отношениях с Россией».

Также французский лидер называл РФ «очень глубоко европейской страной», написав после встречи с российским президентом Владимиром Путиным публикацию на русском языке, тогда как глава МИД Франции Жан-Ив Ле Дриан заявлял, что культурно Россия принадлежит Европе.

Публикуем исторический материал журналиста НВ Олега Шамы о том, как 130 лет назад французы заплатили золотом за российские облигации, которые никто не вернул.

В начале октября 1896 года из любого конца Франции до Парижа можно было добраться со скидкой в 75%. Дело в том, что в тот момент правительство собирало своих граждан в столицу поприветствовать дорогих гостей — российского императора Николая II с супругой.

Около 1 млн французов воспользовались щедростью властей, чтобы просто побывать в столице. Но многие ехали посмотреть на царя как гаранта своего финансового благополучия: вот уже несколько лет они на свой страх и риск покупали облигации российского государственного займа.

За год до приезда императора вся французская пресса начала в один голос расхваливать богатства России и убеждать читателей: мол, русские облигации — самый надежный способ сохранить и приумножить свои средства. Но сомнения оставались. Ведь слухи о недавнем страшном русском голоде ( 1891−1892 годов) докатились и до Франции. Чем эти русские будут отдавать долг в случае чего?

На этот вопрос все последующие годы, вплоть до начала Первой мировой войны, давали убедительные ответы самые авторитетные газеты и журналы Франции. Только в 1920−30‑х годах, когда Россией уже правили большевики, отказавшиеся обслуживать царские займы, французы узнали, почему их пресса ранее так усердствовала в рекламе облигаций — оказалось, что все редакции ежегодно получали взятки от российского министерства финансов. Размер мзды исчислялся миллионами. И те французы, которые не успели вернуть средства по обязательствам русских до войны, больше своих денег не увидели.

Совет да любовь

В 1871 году Франция проиграла войну Пруссии. Унижение усугублялось тем, что победительница отобрала у нее провинции Эльзас и Лотарингию, да еще и обязала выплатить 5 млрд франков золотом. Народ Франции жаждал реванша. В конце 1880‑х уже возникло общественно-политическое движение во главе с генералом Жоржем Буланже, сторонники которого требовали от властей немедленно начать войну за утерянные территории. Однако Франция была не готова воевать с сильным соседом хотя бы потому, что после громкого поражения оказалась в полной дипломатической изоляции. А без сильного союзника начинать войну с немцами было сродни самоубийству.

Я затрудняюсь подыскать адекватные выражения, — Владимир Коковцов, министр финансов Российской империи, о гонорарных предпочтениях французской прессы

Союзник вскоре нашелся на берегах Невы — Россия тоже чувствовала себя одиноко на внешнеполитической арене. В 1891 году император Александр III заключил с Францией договор о военной взаимопомощи в случае, если Германия проявит агрессию к той или другой стороне соглашения. Но через пять лет царь неожиданно — ведь ему не было и 50 лет — умер от простуды. Парижу требовалась убедительная гарантия того, что новый император Николай II верен политике отца.

Как раз в это время в Париже планировали построить новый мост через Сену. Правительство Франции решило дать ему имя Александра III и пригласило нового царя на закладку. А чтобы показать, насколько Франция верна России, Елисейский дворец готов был свезти в Париж хоть всю страну, чтобы она поприветствовала Николая II.

5 октября 1896 года парижские улицы встречали российского императора с супругой Александрой и старшей дочерью Ольгой. Вдоль заранее опубликованного маршрута волновалось человеческое море: к 2 млн парижан добавилось 930 тыс. приезжих. Места у окон домов, мимо которых проезжала венценосная чета с эскортом, предприимчивые горожане сдавали в аренду.

В следующие четыре дня пребывания царя в Париже просиходило то же самое. Такое внимание было весьма лестным для императора, но слегка его утомило. «Ездили в Версаль. Стояли толпы народа. У меня почти отсохла рука, прикладываясь [к козырьку фуражки]», — писал в дневнике Николай II.

Journal des débats, газета политических и литературных дебатов, тогда призвала назвать Ольгами всех родившихся в октябре девочек — в честь дочери русского императора. «Другие предлагали выкупить дома напротив русской церкви, снести их и создать перед нею площадь с цветником, — писал русский историк Сергей Ольденбург, очевидец визита.— Было и предложение поднести имение русскому послу, барону Моренгейму, много потрудившемуся для приезда царя».

Ажиотаж достиг своей цели — император оставил в силе военный союз. После армейского смотра Николай сказал: «Существует между нашими армиями глубокое чувство братства по оружию». Словно и не было ни наполеоновских войн, ни Крымской войны, которую всего 40 лет назад Россия позорно проиграла в том числе и французам.

Немецкий провал

П омпезное признание в любви французов к русским проходило на фоне малозаметной операции правительства России по укреплению позиций империи на мировом финансовом рынке. Страна входила в индустриальную эпоху, и ей необходимы были деньги на строительство предприятий и железных дорог. При нехватке государственных средств их занимали за рубежом, продавая облигации под залог золотого запаса.

В 1880 году случился громкий скандал с железнодорожным зай­мом, который Россия намеревалась получить у Германии. Уже в берлинские банки завезли русское залоговое золото и выпустили акции, но вмешался канцлер Отто фон Бисмарк. Он всегда говорил: «Никогда не верьте русским. Они не верят даже сами себе».

В последний момент канцлер велел играть отходную. И сделал это уничижительно: Бисмарк натравил на русских прессу. Газеты в один голос кричали о фальшивом залоговом золоте и нищете России. В итоге русские железнодорожные акции никто покупать не стал, и они пошли на Берлинской бирже ценных бумаг за 70% номинала. Золото срочно довелось перевозить в Париж.

Уже в 1888 году Александр III лично отправился в Париж — якобы на Всемирную выставку — и занял 8 млрд франков у тамошних банкиров на строительство железных дорог.

Однако всякий раз решать такие вопросы лично императору было не с руки. Дальше зарубежными займами занялись соответствующие министерства.

Работа над ошибками

П омня о том, какую роль сыграла германская пресса в провале займа 1880‑го, российское министерство иностранных дел наладило « сотрудничество» с французскими журналистами.

В 1889 году во Франции выпустили первый 4‑процентный золотой заем на 125 млн руб. золотом ( рубль тогда стоил четыре франка).

И простимулированная пресса взялась за дело. К примеру, в 1891‑м, в год подписания военного соглашения, Le Figaro сообщала в проплаченной статье: «Патриотизм и правильно понятый интерес французских сберкасс уже привел к окошечкам этих касс такое число держателей ценных русских бумаг, какое приходит туда только в часы всеобщего энтузиазма».

Однако самый масштабный подкуп французской прессы начался с 1892 года, когда министерство финансов возглавил Сергей Витте. В Париже нашлась подходящая кандидатура на должность агента минфина, который обычно сообщал в Петербург обзоры рынков, биржевых процессов и экономической прессы. В 1894‑м им стал Артур Рафалович. Выходец из семьи известных одесских купцов, он подолгу учился во Франции, где состоялся как успешный политико-экономический журналист. Его родственники вели финансовые дела высокопоставленных чиновников России, поэтому Рафалович имел солидные рекомендации, был вхож и в кабинеты влиятельных функционеров Франции.

Едва приступив к обязанностям, уже в октябре 1895‑го он докладывал Витте: «Передал в 18 газет мнение относительно права конвертации, которым владеет российское правительство в отношении 4‑процентных займов». То есть издания должны были убедить читателей, что русских облигаций не стоит бояться, так как их легко обналичить.

В том же году интерес к российским долговым бумагам начал спадать — рынок перегрелся. Кроме того, влиятельная газета Le Matin начала кампанию против русского минфина и самого Витте. Позже выяснилось, что это издание сотрудничает с японским посольством.

Витте отреагировал быстро: распорядился образовать особый фонд для расходов на популяризацию кредитных операций. В парижском банке Готтингер и К° на счету российского минфина разместили 250 тыс. франков исключительно для « работы» со СМИ.

И уже в 1896 году Витте успешно разместил во Франции второй госзаем на 100 млн руб.

Чрево Парижа

П рикормленная пресса постепенно увеличивала расценки. Дальше всех пошла L’Echo de Paris. Руководство этой газеты, недовольное выделяемой суммой, даже написало своего рода жалобу в Петербург: «Можно лишь удивляться тому, что господин Рафалович, обладая огромной проницательностью, не может выделить L’Echo de Paris сумму немного более адекватную огромному влиянию, которое оказывает это издание».

С началом Русско-японской войны в феврале 1904 года работа Рафаловича превратилась в ад. Нужно было детально просматривать все газеты несмотря на то, что они получили оговоренные гонорары и писали об успехах русской армии больше, чем о поражениях. К примеру, Le Figaro как-то сообщила, что каждый день войны обходится в 30 млн руб., хотя это были ежемесячные расходы. Рафалович в таких случаях добивался срочного опровержения.

Еще не закончилась неудачная война с Японией, как Россию охватила революция. В марте 1905 года тогдашний министр финансов Владимир Коковцов отмечал: «При этих обстоятельствах г. де Верней, лицо официальное, выступил с требованием, для оценки которого я затрудняюсь подыскать соответствующие выражения. Оно сводилось к затрате нами 750 тыс. франков в течение трех месяцев на французскую политическую печать». Речь шла о Морисе де Вернее, главе одного из биржевых синдикатов, близкого друга премьер-министра Франции Мориса Рувье. Несмотря на возмущение Коковцова, вся сумма была сполна выплачена. Ведь Россия нуждалась в дополнительных займах и не хотела, чтобы держатели облигаций — а это 10 млн человек — побежали их обналичивать.

В отчете о подготовке займа 1906 года Коковцов так охарактеризовал французскую прессу: «Она продажна — от самых крупных органов до бульварных листков. На печать громко жалуются все — от президента республики до последнего банкира, от ее недобросовестности страдают все, и на вопрос, что же делать, отвечают просто: payer [платить]».

Агент Минфина в письме правительству назвал журналистов и издателей « торговцами французским печатным словом». Современный исследователь Лоран Мартен подсчитал, что с 1900 по 1914 годы Рафалович выдал французской прессе 6,5 млн франков ( € 23 млн в ценах 2005 года).

Только в октябре 1904‑го «зарплату» от русских получили 47 центральных и региональных изданий, 25 политиков и ученых-экономистов, которые писали панегирики финансовому благополучию России.

Печальный финал

В 1910 году продажа облигаций русских займов принесла гигантскую сумму в 30 млрд золотых франков, 21 млрд из которых перекочевали в Россию. «История не видела такого массового перевода денежных средств в течение короткого периода», — пишет исследователь Жоэль Фреймон.

Люди продавали дома, участки земли, фамильные драгоценности и покупали царскую бумагу — таков был ажиотаж среди прижимистых французов. Особенно их прельщал ловкий ход петербургских финансистов — они первыми предложили покупать займы на детей и молодоженов под немыслимые на то время 10−14%.

Возмущались этому единицы. Писатель Анатоль Франс взывал: «Наших граждан ждет гнусное будущее, если они готовы и далее одалживать деньги русскому правительству. Когда и после этих займов оно может убивать, вешать, уничтожать по своему усмотрению и игнорировать любое стремление к свободе и цивилизации на всем пространстве своей огромной и несчастной империи».

Во Франции возник целый класс рантье, живущих только на дивиденды от своих вложений. А к 1910 году на Парижской бирже каждая третья из акций и других ценных бумаг была русской.

Как утверждает российский историк Владлен Сироткин, Рафалович с командой искусственно поддерживали стоимость облигаций на бирже. Сеть заранее подкупленных дилеров во главе с Морисом де Вернеем искусственно сбивали котировки, если русские ценные бумаги начинали падать в цене. Только в январе 1904 года на такие операции, подкуп дилеров и финансовой прессы министр иностранных дел Владимир Ламсдорф выдал Рафаловичу из тайного фонда 200 тыс. золотых франков ( сейчас около €750 тыс.).

Финансовая катастрофа произошла в одночасье для множества французов в 1918 году. Большевистское правительство России отказалось платить любые царские долги. В том числе и по облигациям. Большевики передали тайную переписку Рафаловича с Витте и Коковцевым французским коллегам, а те ее обнародовали как доказательство того, что в катастрофе с ценными бумагами виноват царский режим и продажная французская пресса, которая более 30 лет сознательно обманывала свой народ.

В 1920 году во Франции насчитывалось 1,6 млн держателей русских облигаций. К настоящему времени это число сократилось до 0,5 млн, и наследники все еще требуют от России вернуть деньги своих предков. А это 140 млрд золотых франков.

Этот материал был впервые опубликован в № 3 журнала НВ от 27 января 2017 года