В историческом календаре Франции есть трагическая дата – 22 июня 1940 г. В тот день в Компьенском лесу, в 70 км к северо-востоку от Парижа, было подписано перемирие, означавшее капитуляцию Франции перед нацистской Германией.

Давно, с 1871 г., когда немцы впервые вошли в Париж, а их короля Вильгельма в Версале провозгласили германским императором, французы не испытывали такого унижения. Теперь история повторялась. По приказу Адольфа Гитлера из Военного музея Парижа в Компьен доставили тот самый штабной вагон, в котором маршал Фердинанд Фош 11 ноября 1918 г. продиктовал представителям германского командования условия капитуляции, завершившей Первую мировую войну.

Теперь фюрер переиграл историю, чтобы отменить поражение в Первой мировой войне и унизить французов. Нацистский генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель в вагоне Фоша диктовал условия сдачи французскому генералу Шарлю Хюнцигеру. Вскоре солдаты вермахта победно маршировали по Елисейским полям, а фюрер со свитой появился на смотровой площадке Трокадеро, где с нескрываемым удовольствием позировал на фоне Марсова поля и Эйфелевой башни.

Как и почему Третья республика рухнула под ударом нацистов? Почему французская армия, считавшаяся к началу Второй мировой войны лучшей в Европе, была разгромлена? Как могло случиться, что всего через месяц после начала активных боевых действий немецкие войска вошли в Париж?

Ответы на эти вопросы следует искать в двух плоскостях – общеполитической и военно-стратегической.

Стремительное поражение Франции в 1940 г. стало следствием политики умиротворения агрессора, которую проводило большинство правительств Третьей республики, начиная с момента утверждения нацистского режима в 1933 г. Пацифистское сознание французских политиков, последователей Аристида Бриана, отягощенное чувством вины за чрезмерное унижение Германии в 1919 г., не смогло оценить всю опасность нацизма и его реваншистских устремлений. Поэтому они предпочли губительный путь компромисса с наглевшим от уступчивости Гитлером.

Еще в 1930 г. Франция в надежде на развитие добрососедских отношений с Германией вывела войска с оккупированного левого берега Рейна, объявленного демилитаризованной зоной. А в марте 1936 г. Гитлер в одностороннем порядке ввел войска в Рейнскую область. Одновременно фюрер, наплевав на запреты Версаля, в ускоренном режиме воссоздал и перевооружил сухопутную армию, ВВС и ВМФ. В марте 1938 г. последовал аншлюс Австрии.

Все это происходило при безучастном молчании или вялых возражениях Парижа и Лондона. В сентябре 1938 г. в Мюнхене глава французского правительства Эдуар Даладье и британский премьер Невилл Чемберлен отдали на растерзание Гитлеру Чехословакию.

Трудно назвать поведение французской правящей элиты в отношении нацистской Германии иначе, чем попустительством, имевшим роковые последствия для самой Франции.

В таком безответственном поведении, безусловно, присутствовал и советский фактор. Враждебность к ССС никуда не делась и после официального восстановления дипломатических отношений в 1924 г., тем более что через французскую компартию большевики развернули подрывную деятельность во Франции, а советские спецслужбы активно занимались военным и промышленным шпионажем.

В Париже и Лондоне долго надеялись, что удастся направить агрессию нацистов на восток, столкнуть лбами «двух злодеев», чем и объяснялась их уступчивость Гитлеру. Но получилось то, чего никак не ожидали французские и английские политики: в августе 1939 г. Сталин и Гитлер переиграли их, заключив пакт о ненападении.

Когда же Германия напала на Польшу, безопасность которой гарантировали Париж и Лондон, у них уже не оставалось другого выбора, как объявить Берлину войну. Продолжение умиротворения агрессора грозило им окончательной потерей лица, но всерьез воевать союзники не собирались. Отсюда и странная война (по-французски – drôle de guerre), которая продолжалась с 3 сентября 1939 г. до 10 мая 1940 г. Все это время военные действия на сухопутном фронте почти не велись.

Под стать порочной внешнеполитической стратегии Парижа была и его военная стратегия.

После окончания победоносной для Франции Первой мировой войны в Высшем военном совете национальной обороны, военном министерстве и генеральном штабе возобладала концепция позиционной оборонительной войны по образцу 1914–1918 гг. Попытки современно мысливших военных теоретиков, в частности полковника Шарля де Голля, доказать, что будущая война будет войной маневренной, с массированным применением танков во взаимодействии с авиацией, отвергались в верхах.

Надежды на успешное отражение возможной агрессии военно-политическое руководство Третьей республики связывало с линией Мажино (по имени военного министра) – 400-километровой, глубоко эшелонированной системой укреплений вдоль границы с Германией. Дорогостоящее ее строительство велось с 1930 г., но к началу войны она так и не была достроена. Кроме того, главный удар нацисты нанесли совсем не там, где их ждали.

Укреплению обороноспособности предвоенной Франции мешала и хроническая правительственная неустойчивость, частая смена главы кабинета и министров, в том числе военных. Они, не успевая войти в курс дела, уступали свой пост преемнику. «В области национальной обороны, – писал де Голль, проработавший пять лет секретарем Высшего военного совета, – подобные условия препятствовали выработке стройного плана, принятию обдуманных решений и осуществлению необходимых мероприятий, которые в совокупности составляют то, что называется последовательной тактикой».

Можно сказать, национальная оборона Франции к началу войны оказалась заложницей разбалансированной политической системы, где межпартийная борьба стала едва ли не самоцелью соперничавших группировок, утративших понимание государственных интересов страны. Налицо были все признаки острого кризиса, охватившего одряхлевшую Третью республику, где в критический момент не нашлось решительного лидера, равного Уинстону Черчиллю.

Разобщенным оказалось и французское общество. Правые радикалы:«Аксьон франсез», «Огненные кресты» и др. давно мечтали о свержении демократии и установлении во Франции профашистского режима. Их мечты после капитуляции воплотились в корпоративно-тоталитарном Французском государстве маршала Филиппа Петена.

Левые радикалы – Французская компартия, имевшая достаточно широкую поддержку, – продолжали вести «классовую борьбу» против «власти капитала». Послушная поддержка пакта Молотова – Риббентропа по приказу Москвы закономерно привела к обвинению в государственной измене, запрету компартии и закрытию ее центрального органа, газеты «Юманите». Любопытно, что после вступления немцев в Париж коммунисты попытались получить у них разрешение возобновить ее выпуск.

Момент истины настал 10 мая 1940 г., когда немецкая армия перешла в наступление вовсе не там, где его ожидало союзное командование. Умело дезинформировав французов, немцы вторглись главными силами в нейтральные Бельгию, Голландию и Люксембург и обошли линию Мажино. Другая группировка вермахта одновременно совершила стремительный бросок в сторону моря и в районе Дюнкерка прижала к берегу группировку французских, английских и бельгийских войск. 338 000 солдат и офицеров союзников (в том числе 120 000 французов) эвакуировались на Британские острова, во многом благодаря стойкости французских арьергардов. Более 60 000 оказались в немецком плену.

Французские войска упорно сопротивлялись. 4-я танковая дивизия полковника де Голля, принявшая на себя первые удары наступавших немцев в районе реки Соммы, не только остановила наступление противника, но и отбросила его на исходные позиции. В другом бою танкисты де Голля при поддержке пехоты захватили около 400 пленных. Де Голля произвели в бригадные генералы и пригласили в правительство на пост заместителя государственного секретаря по национальной обороне. Исключительное мужество проявили альпийские стрелки, продолжавшие сражаться с немцами и итальянцами и после подписания капитуляции, и кадеты Сомюрской военной школы в боях на Луаре 18–20 июня. Но то были локальные эпизоды, не влиявшие на общий ход стремительно развивавшихся военных действий. После эвакуации Дюнкерка немецкая армия развернула наступление на Париж, уже 14 июня столица Франции, которую генерал Максим Вейган отказался защищать и объявил открытым городом, была занята вермахтом.

Кампания мая – июня 1940 г., вопреки общепринятым представлениям, была далеко не бескровной для обеих сторон. Французская армия потеряла убитыми по разным данным от 55 000 до 92 000 солдат и офицеров, ранеными – более 123 000. Жертвами бомбардировок стали более 21 000 мирных жителей. Немецкая армия потеряла более 27 000 убитыми и около 18 000 пропавшими без вести (т. е. убитыми и пленными) и 110 000 ранеными. Люфтваффе потеряла четверть первоначального количества боевых самолетов, немецкие бронетанковые войска – около 30% танков.

За месяц войны немцы захватили около 400 000 пленных, еще 1,5 млн человек сложили оружие после капитуляции. Один из участников событий тех дней, пожилой француз русского происхождения, с горечью рассказывал мне, что не успел сделать ни одного выстрела к моменту, когда оказался в плену вместе со всей своей ротой.

Однако проблема Франции была не в нежелании армии сражаться, а в неспособности высшего военного командования реагировать на быстро менявшуюся обстановку, организовать оборону после поражений первых недель войны и, в отличие от 1914 г., в отсутствии воли к сопротивлению у политической элиты.

Правительство эвакуировалось в Бордо. Премьер-министр Поль Рейно сохранял решимость продолжать борьбу, но в середине июня вынужден был уступить власть маршалу Петену, а тот приказал немедленно начать переговоры с германским командованием о заключении перемирия. Петен не верил в армию, одним из руководителей которой был четверть века.

Незадолго до капитуляции часть бывших членов правительства (Рейно, де Голль, Жорж Мандель) и поддержавший их президент Французской республики Альбер Лебрен предлагали перевести центральные органы власти на территорию Алжира и оттуда руководить страной, но эта идея была отвергнута большинством капитулянтов. Судьба Франции оказалась в руках пораженцев, упустивших шанс продолжать сопротивление, проведя всеобщую мобилизацию. Призрак повторения Парижской коммуны оказался для них страшнее нацистской оккупации.

22 июня 1940 г. так и осталось бы несмываемой позорной датой в новейшей истории Франции, если бы не другое событие того же времени.

18 июня 1940 г. в атмосфере всеобщей растерянности, из Лондона по BBC неожиданно прозвучал голос малоизвестного тогда генерала Шарля де Голля, призвавшего французов продолжить борьбу. «Для Франции ничто не потеряно, – убеждал де Голль. – Мы сможем в будущем одержать победу Ибо Франция не одинока. Она не одинока! За ней стоит обширная империя. Она может объединиться с Британской империей, которая господствует на морях и продолжает борьбу».

Призыв де Голля стал исходным рубежом в организации французского Сопротивления, он восстановит попранную капитулянтами честь Франции и в результате самоотверженной борьбы патриотов приведет страну в ряды держав – победительниц во Второй мировой войне. Но это уже совсем другая история.