Среди научных новостей недели:

Вы когда-нибудь замечали, как нарастает внутри раздражение, если рядом с вами кто-то суетится, вертится, елозит — или даже просто хлопает пузырьки поп-ит? Если замечали, то, скорее всего, у вас мизокинезия.

Сам термин, означающий ненависть к мелким и повторяющимся движениям, еще не получил широкого распространения, однако, как выяснила группа канадских ученых под руководством психолога из Университета Британской Колумбии Сумит Джасвал (которая собирается защищать докторскую диссертацию по этой теме), мизокинезии в той или иной степени может быть подвержен каждый третий человек.

«Мизокинезия — это сильная негативная или эмоциональная реакция при виде чьих-то незначительных и повторяющихся движений. К примеру, когда кто-то, не отдавая себе в этом отчета, шевелит рукой или ногой, — пишет в своей работе Джасвал. — Просто удивительно, что никто до сих пор не взялся с научной точки зрения исследовать это явление».

Исследователи, решившие заполнить этот пробел в области психологии, провели серию экспериментов с участием более 4 тысяч добровольцев, чтобы выяснить, какое влияние оказывает на них это расстройство (хотя называть так это явление не совсем корректно) и в чем именно оно проявляется.

Ученые пришли к выводу, что мизокинезия часто (но не всегда) идет рука об руку с мизофонией — ненавистью к определенным повторяющимся звукам. К тому же этот феномен вызывает у всех разную реакцию — от легко раздражения при виде суеты вокруг до приступов ярости при малейшем намеке на назойливые движения.

«Страдающие мизокинезий испытывают негативные эмоции, такие как ярость, тревогу, отчаяние. Это состояние не позволяет им получать должного удовольствия от общения, работы или учебы, — поясняет коллега Джасвала по университету Тодд Хэнди. — Некоторые даже ограничивают из-за этого свою социальную жизнь».

Сам Хэнди занялся исследованием мизокинезии после того, как подруга призналась ему, что сильно переживает, когда он в ее присутствии начинает делать суетливые движения.

Приступая к исследованиям, ученые предполагали, что причина мизокинезии может крыться в повышенной визуальной чувствительности к внешним раздражителям и, как результат, неспособности отсекать такой попадающий в поле зрения раздражитель. Однако эта теория не нашла подтверждения экспериментальным путем.

«Есть и другой вариант, — говорит Джасвал. — Возможно, все дело в зеркальных нейронах. Эти нейроны активизируются не только, когда мы сами начинаем движение, но и при наблюдении за действиями других. К примеру, при виде чьей-то травмы мы можем застонать как от собственной боли, потому что чужая боль отразилась в вашем мозгу как в зеркале».

Не исключено также, что подверженные мизокинезии подсознательно сопереживают людям, которые делают суетливые движения — только вот такого рода сочувствие выливается не в самую лучшую форму.

«Люди елозят, потому что нервничают, — объясняет Джасвал. — А когда страдающие мизокинезией наблюдают такое поведение, эти эмоции переходят на них — и они сами начинают чувствовать нервозность».

По словам ученых, прежде чем говорить о шансах избавиться от мизокинезии (если такое вообще возможно), следует куда более тщательно исследовать этот психологический феномен. Единственное, что можно пока сказать в качестве утешения страдающим мизокинезией: вы не одиноки.

Когда археологи, проводившие раскопки могильника Цяотоу на юге Китая, обнаружили два скелета и 50 отлично сохранившихся расписных керамических горшочков, причем самых ранних из всех, известных науке, они поняли, что нашли настоящий клад.

Дело в том, что в могилы абы какие предметы не клали, они должны были быть социально значимыми, редкими, трудными в изготовлении, дорогими и служить (как в данном случае) для изысканного продукта, который не был повседневной пищей или напитком.

«Проведя анализ осадков со дна горшочков из Цяотоу, мы поняли, что там хранилось пиво в сегодняшнем понимании этого слова, — поясняет в своей работе доцент кафедры Антропологии Дартмутского колледжа в Нью-Гэмпшире Цзяцзин Ван. — Это древнее пиво, конечно же, не было похоже на сегодняшний IPA [индийский бледный эль]. Скорее всего, это был слегка забродивший, мутный, сладкий напиток».

Действительно, в ходе анализа остатков содержимого горшочков были обнаружены следы крахмала, фитолитов (остатков растений) и дрожжей — то есть ингредиентов, необходимых для процесса ферментации пива.

Основой для древнего пива, по-видимому, служили рис, зерно и клубни неизвестных растений, а для ускорения процесса брожения могла использоваться рисовая шелуха.

«Мы не знаем, как люди получали брагу девять тысячелетий назад, ведь процесс брожения может быть и естественным, — говорит Ван. — Но не исключено, что они могли заметить, как остатки риса и зерна начинают плесневеть и при этом становиться слаще и со временем набирать градус. Конечно, они понятия не имели о биохимических процессах, но методом проб и ошибок вполне могли добиться нужного результата».

Ученые также попытались вписать пиво в общую картину китайского общества тех времен. Дело в том, что сейчас юг Китая — это рисовая житница (если можно так выразиться) страны, но девять тысячелетий назад эту территорию населяли охотники и собиратели, и для них пиво было особым напитком, который пили не для того, чтобы повеселиться и расслабиться (хотя и такое, скорее всего, имело место), а для сплочения перед лицом неминуемого и на фоне общей скорби. То есть на похоронах.

И только потом, четыре тысячи лет спустя, с развитием земледелия, этот обязательный атрибут доисторических погребальных ритуалов стал традиционным застольным напитком, который больше на ассоциировался с печальным обрядом.

Когда в октябре Большой адронный коллайдер (БАК) проснется после трехлетней спячки (за это время специалисты его значительно усовершенствовали) и разогнанные почти до световой скорости элементарные частицы вновь начнут сталкиваться на радость ученым, полученные в ходе новых экспериментов данные потоком хлынут в компьютерные центры, которые тоже были модернизированы по последнему слову техники.

Но кто бы мог подумать, что информация, собранная на самом дорогом и одном из самых сложных научных приборов будет все так же хранится на старомодных бобинах с магнитной пленкой, изобретенной еще в начале 1950-х!

«Когда речь заходит о хранении информации, нас в первую очередь интересует стоимость вопроса, а пленка куда дешевле жестких дисков или карт памяти», — поясняет Альберто Пейс, сотрудник Европейской организации по ядерным исследованиям (CERN), в ведении которой находится БАК.

Это, конечно, не значит, что в CERN избегают пользоваться жесткими дисками — вовсе нет. На самом деле, в информационном центре БАК имеется около 90 тысяч таких дисков с общим объемом памяти в 487 петабайтов — достаточно, чтобы записать 974 тысяч лет музыки в формате MP3. Но эти винчестеры используются только для краткосрочного хранения и анализа информации: через пару месяцев ее стирают, чтобы записать данные новых экспериментов.

Но сначала все эти данные копируются на старую добрую пленку — уже для вечного хранения.

Сотрудник IBM Энду Уоллс тоже видит в пленке массу преимуществ, и хотя его можно назвать лицом заинтересованным (ведь именно IBM еще в 1952 году предложила пленку в качестве хранителя и сейчас является поставщиком CERN), объективно говоря, пленка надежнее жестких дисков (в одном только информационном центре БАК каждую неделю ломается до 30 винчестеров), к тому же не тратит электроэнергию и может храниться десятилетиями.

Разумеется, при таких объемах информации, как в CERN, даже хранение ее на пленке обходится недешево. Для архивирования там используется 50 тысяч бобин (это скорее даже кассеты, или картриджи, защищающие пленку от внешних воздействий), и все физические манипуляции с ними осуществляют роботы. И все равно это дешевле, чем винчестеры или карты памяти.

Уоллс припоминает, как в 1990 году впервые услышал от кого-то, что у пленки нет будущего. С тех пор прошло 30 лет, но пленка по-прежнему остается самым лучшим способом хранения больших объемов информации.

«Когда вы имеете дело с десятками, а то и сотнями петабайтов информации, и вам нужен недорогой носитель, все сразу вспоминают о пленке, — говорит он. — И я, признаться, даже на горизонте не вижу ничего, что могло бы ее заменить».