Уже тогда было ясно, что мало кто умеет работать с исполнителями, как он: актер Оскар Мартинес за исполнение главной роли получил в Венеции Кубок Вольпи. Теперь режиссер полагается на выдающиеся таланты знаменитого в Аргентине комедийного актера Гильермо Франсельи и 78-летнего Луиса Брандони — этот дуэт и делает его картину. Такие актеры сделали бы ее событием, о чем бы ни играли — из жизни рыбаков или профессоров: они открывают сложность человеческих характеров, которые к финалу становятся нам до боли родными. На сей раз это известный в прошлом, ныне выходящий в тираж живописец Ренцо Нерви (Брандони) и галерист, арт-дилер Артуро (Франсельи), который безуспешно пытается продать никому более не нужную мазню своего старого друга.

Сценарий фильма написан Дюпра в соавторстве со старшим братом Андресом — драматургом и по совместительству директором Национального музея изобразительных искусств в Буэнос-Айресе. Оба в искусство погружены по уши с детства и отточили перья еще на фильме 2008 года «Художник» — тоже интереснейшем и глубоком. Так что их «Шедевр» — еще и шедевр изысканного арта: оператор Роло Пульпейро любой кадр, от портрета до горного пейзажа снимает так, словно пишет маслом, от тончайших штрихов миниатюры до крупных размашистых мазков в духе Ван Гога. Оба автора великолепно знают тонкости художественных натур: характеры героев выписаны так многослойно, вплоть до тайных закоулков подсознания, что эта «жизнь духа» и становится сюжетом фильма, захватывающим зрителя в плен с первого появления героев на экране. Вздорность гения, который остро чувствует свою ненужность и потому топорщится, накачивая себя презрением к тупым современникам. Профессиональная терпеливость дилера, лавирующего между давней самоотверженной дружбой и трезвым цинизмом бизнесмена. Вечный баланс любви и ненависти, желания все бросить — и невозможности предать друга.

Сюжет построен более чем прихотливо, любое касание его в пересказе станет спойлером, крадущим наслаждение у зрителей. Он полон сенсационных открытий и внезапных поворотов оверкиль, после которых хочется заново пересмотреть картину — источник слез, обернувшихся смехом, и смеха, оборвавшегося в молчание. Это философическая комедия, чуть авантюрная, умудренно сентиментальная, по интонации напоминающая «Великую красоту» Соррентино, но ни в коей мере ее не повторяющая: просто умные фильмы у нас ходят в немыслимых раритетах, а это как раз тот случай.

Вечные эскапады Ренцо и его классовая ненависть к олигархам постоянно ставят под удар только-только наметившиеся сделки с покупателями. Его захламленная студия полна любимых собак и кошек, но людей он презирает, а юноше, который хочет стать его учеником, преподает урок издевательски жестокий, хотя, возможно, необходимый. Молодая любовница держит его за выгодного папика, напропалую ему изменяет, и сценаристы не отказывают себе в удовольствии включить в фильм пару почти водевильных эпизодов сладострастной мести. Самоирония — главное оружие и авторов и героев, ею пронизана каждая сцена, каждая композиция кадра, по идее драматичного и даже катастрофичного: человека сбил грузовик — а у нас на устах блуждает улыбка. Любая патетика оказывается подмоченной, любой абсолют — нестойким и временным, драма обернется «черной комедией». Это фильм нескончаемых сюжетных и жанровых парадоксов — как говорят в кино, «твистов». Не имея в виду реального прототипа, он расскажет о судьбе конкретных гениев больше и глубже любого байопика — именно потому, что не связан пиететом перед классиком и не отражает его жизнь, а ее талантливо фантазирует.

Перед нами прошла жизнь… Вечный баланс любви и ненависти, желания все бросить — и невозможность предать друг друга

Попутно, между улыбками, возникают серьезнейшие мысли об относительности всего сущего: зыбкости славы, прихотливости судеб, неопределенности граней между искусством и шарлатанством, акционизмом и преступлением. О кризисной поре, трагической для застрявшего на взлете творца. О том, как и успех и невзгоды уродуют наш характер, а большая беда может его неузнаваемо излечить. О подловатой закономерности, согласно которой любое новаторство в искусстве знатоками уверенно отвергается, мазила при жизни признается гением после смерти, и лишь самые безумные оракулы могут это предсказать. Перед нами прошла жизнь, и мы в нее вросли, с ней сроднились, в нее влюбились. Шедевр.