Всю Страстную неделю христиане вспоминают последние события земной жизни Иисуса Христа. Каждые сутки наполнены своим значением и смыслом. В понедельник произошло изгнание торговцев из храма. Во вторник — некая жена (возможно, сестра воскрешенного Лазаря Мария) помазала голову и ноги Христа драгоценным миром, приготовив Его тем самым к погребению. В страстную среду Иуда предал Иисуса — пошел и договорился с первосвященниками, что выдаст им его. А в Страстной четверг — день перед распятием — христиане вспоминают, как Иисус с учениками провел последнюю трапезу. Этот ужин именуется в христианстве «Тайная вечеря».

Потому, что на ней было установлено таинство Евхаристии, то есть, Причастия.

(на первой иллюстрации п ричащение апостолов, миниатюра Хлудовской псалтири 850 года. Иллюстрация к Псалму 109:4 «Ты иерей еси во век по чину Мелхиседекову» )

Этот эпитет вечери – «Тайная» – настолько устоялся, что людям и в голову обычно не приходит, что это слово может означать что-то иное, не только тот факт, что Христос и Его ученики собрались, чтобы совершить пасхальный ужин по еврейскому обычаю тайно от иудеев, которые искали схватить Иисуса. Но на самом деле она именуется так, потому что на ней Спаситель наш в преддверии Своего страшного кровавого жертвоприношения установил таинство святой Евхаристии – жертвоприношения безкровного.

Слово «таинство» – перевод-калька с греческого «мистерион», которое именно это – «тайну» – и означает. Почему для обозначения священнодействий, совершаемых с целью соединения человека с Богом – а совершает их руками священника по молитве Церкви Сам Христос и сходящий с небес Святой Дух – было выбрано именно это слово? Смысл здесь двоякий: во-первых, для нас навсегда останется тайной, ЧТО же все-таки происходит во время таинства, КАК Дух Святой сходит на людей и земное вещество (хлеб и вино, воду, елей и т.д.), как проникает в них (хотя мы можем почувствовать Его), пронизывает и освящает; во-вторых, не все допускаются до таинства, а только христиане, т.е. посвященные в эти особые христианские таинства, и первой ступенью посвящения, доступной практически всем, является Крещение, за которым обязательно должна последовать христианская жизнь, цель которой – обожение, соединение со Христом (или, что то же самое – «стяжание Духа Святого» по выражению преп. Серафима), а средством достижения этой цели – жизнь по заповедям и обязательное участие в установленных Церковью таинствах. И таинства эти во времена первых христиан действительно совершались тайно от посторонних – хотя бы по той причине, что в Римской империи христиан преследовали, и любое евхаристическое собрание могло оказаться для них последним.

Историки литургии (напр., М.Скабалланович и арх. Киприан Керн) пишут о том, что структурно наша литургия (во всяком случае, евхаристический канон) повторяет действия и молитвы, произносившиеся на иудейской пасхальной трапезе. Это, конечно, так и есть. Но не будем забывать, что исторически сложилось так, что в христианстве слились два потока – иудейское единобожие (Закон и пророки) и эллинизм: христианское богословие разрабатывалось святыми отцами Церкви с использованием терминологического аппарата, позаимствованного у эллинских философов, многие из которых были посвященными в древние таинства-мистерии. И этой стороны христианства не стоит преуменьшать.

Главная черта мистерий (да собственно и любого языческого народного праздника, не обязательно закрытого от непосвященных тайнодействия – об этом очень ярко и подробно пишет Мирча Элиаде) – это повторение, воспроизводство события из жизни божества, реальное участие в нем тех, кто совершает таинство (праздник). То же самое предполагается у нас на литургии – реальное участие верных, всей Церкви, а не только священнодействующих за закрытыми вратами, в молитве и приношении безкровной жертвы, а также в тех событиях, которые не просто «вспоминаются» в данный праздник (как у протестантов), но реально происходят на наших глазах и с нашим участием. Мы реально участвуем в евангельских событиях, когда священник в середине храма читает нам отрывок из праздничного Евангелия, мы реально встречаем Христа с вербами-вайями в руках, когда идем вокруг церкви крестным ходом (на Антиохийском подворье в Москве по древнему восточному обычаю совершается такой крестный ход с детьми), мы реально присутствуем на Тайной Вечере Христовой, сидим за одним столом с Ним и апостолами на каждой воскресной литургии, мы реально стоим под Крестом вместе с Богородицей и апостолом Иоанном, когда читаются 12 страстных Евангелий, а когда выносят плащаницу Его, так же реально идем мы в похоронной процессии с Божией Матерью, женами-мироносицами, Иосифом и Никодимом и так же реально мы вкушаем Кровь и Плоть Христовы под видом освященных хлеба и вина. И если сейчас мы перестали это ощущать, т.е. перестали воспринимать каждое богослужение как мистерию, то это очень плохо – для нас самих, прежде всего.

Итак, Господь Иисус Христос на Тайной Вечере установил таинство Евхаристии, т.е. силою Св. Духа по молитве к Богу Отцу преложил стоящие на столе хлеб и вино в Свое Тело и Свою Кровь. И предложил их ученикам Своим в снедь. Может возникнуть вопрос: как так? Ведь ученики Христовы стали причащаться Его Тела и Крови только после того, как Он умер и воскрес – во плоти преображенной, обоженной. И, уйдя к небесные обители к Своему Отцу, оставил нам на земле – в Церкви – Свои Тело и Кровь в таинстве Евхаристии. Но и ДО смерти и Воскресения Христос мог предложить ученикам Свое уже обоженное Тело, т.к. Он – владыка времени и вечности, для него линейного времени не существует. И все, что Он творит на земле, Он творит промыслительно. Он мог и время ускорить или замедлить, и поменять местами какие-то события, причины и следствия. Кроме того, в эту таинственную ночь уже начались аберрации линейного времени, которые дадут о себе знать с особой силой во дни Страстей, Распятия и Воскресения, а также еще некоторое время (будем говорить о этом в свое время – простите за тавтологию).

Но вот что касается линейного времени – это день совершения Тайной вечери, точная дата. Некоторые исследователи на основании текстов всех четырех евангелистов пришли к выводу о том, что Христос совершил пасхальную трапезу со Своими учениками не в пятницу, а в четверг, т.е. ЗА ДЕНЬ ДО ПАСХИ ЕВРЕЙСКОЙ. И это очень важно.

Перенесемся теперь на две тысячи лет назад и посмотрим, что же произошло в тот вечер в Сионской горнице, «приготовленной и устланной» для последней вечери Господней.  

Прот. Серафим Слободской («Закон Божий»):

«Вечером того дня Иисус Христос, зная, что Он будет предан в эту ночь, пришел с двенадцатью апостолами Своими в приготовленную горницу. Когда все возлегли за стол, Иисус Христос сказал: «Очень желал Я есть с вами эту Пасху прежде Моего страдания, потому что, говорю вам, уже не буду есть ее, пока она не совершится в Царствии Божием». Потом встал, снял с Себя верхнюю одежду, препоясался полотенцем, налил в умывальницу воды и начал умывать ноги ученикам и отирать полотенцем, которым был препоясан.
Умыв ноги ученикам, Иисус Христос надел одежду Свою и, возлегши опять, сказал им: «Знаете ли, что Я сделал вам? Вот, вы зовете меня Учителем и Господом и правильно зовете. Итак, если Я, Господь и Учитель ваш, умыл ноги вам, то и вы должны поступать так же. Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам». Этим примером Господь показал не только Свою любовь к ученикам Своим, но и научил их смирению, т. е. не считать за унижение для себя служить кому бы то ни было, хотя бы низшему себя человеку».
На иконографии умовения ног мы специально останавливаться не будем, т.к. она практически везде идентична – разница только в мастерстве художника. Поэтому приведу всего несколько, но очень хороших образцов изображений этого события.

Это, прежде всего, мозаики –

кафоликона монастыря Хосиас Лукас в северной Греции (11 в.)

  

 и храма Рождества Богородицы в Монреале близ Палермо (12 в.):

и  в афонском соборе Протата (Мануил Панселин, нач. 14 в.)

 

. и в соборе Пантократора монастыря Высокие Дечаны (14 в., Сербия, Косово):

  

На всех иконах Христос умывает ноги Петру, который хватается за голову от избытка чувств. И везде тазик с водой – на ножке – сильно напоминает крещенскую купель или евхаристическую чашу.

Арх. Аверкий (Таушев):

«…предполагают, что Господь совершил Пасху днем раньше, зная, что на другой день Он уже будет предан в руки иудеев и распят, и для того, чтобы Крестная Жертва, прообразом которой были пасхальные агнцы, была принесена в тот самый день и час, когда закалались пасхальные агнцы <…> Тайная Вечеря была совершена Господом до наступления праздника Пасхи, то есть не 14го, а 13го Нисана.

Тайная Вечеря была «прежде праздника Пасхи.» Кроме того, у св. Иоанна есть и другие свидетельства о том, что иудейская Пасха начиналась только вечером в пятницу, когда Господь был распят: Ин. 18:28, — ведшие Иисуса к Пилату не вошли в претор, да «Не осквернятся, но да едят Пасху,» и Ин. 19:31 — иудеи спешили перебить голени у распятых, чтобы не оставлять на кресте тела их в субботу, «Ибо та суббота была день великий,» то есть суббота совпадала с первым днем праздника Пасхи, и, следовательно, вкушали Пасху накануне в пятницу, после того, как Христос был распят.

Является вопрос, почему же Христос совершил иудейскую Пасху, которая, несомненно, была Им совершена на Тайной Вечери.
Господь совершил Пасху днем раньше, зная, что на другой день Он уже будет предан в руки иудеев и распят, и для того, чтобы Крестная Жертва, прообразом которой были пасхальные агнцы, была принесена в тот самый день и час, когда закалались пасхальные агнцы.».

Отсюда следует, что жареного ягненка на столе в сионской горнице не было. Да его и не могло быть – буквально за несколько дней до этого Христос совершил изгнание торгующих и покупающих из храмового двора, показывая тем самым, что этот обычай – не отменяется, нет, ибо Христос пришел исполнить Закон, а не отменить! – но преобразуется, так же, как пасха еврейская (избавление от ангела смерти в Египте и последующий за этим Исход – собственно, это событие и составляет содержание праздника Песах) преобразуется в Пасху Нового Завета. Разумеется, когда Христос ушел из храмового двора, и суматоха улеглась, подавляющее большинство иудеев все-таки купили по ягненку (однолетнему, мужского пола, без порока), священники во внутреннем дворе Храма их зарезали, и главы семей благополучно принесли их домой, чтобы запечь на огне и съесть в кругу семьи со всеми полагающимися молитвами и обрядами.

Таким образом, праздничный ужин Христа и Его учеников, имевший место не в срок (за день до иудейского праздника), совершался по правилам, но и с некоторыми отклонениями.

Ни один из евангелистов не излагает подробного хода Тайной Вечери, т.к. первая часть ее – та, что практически совпадала с иудейским праздничным ужином – была современникам событий хорошо известна. Но нам-то теперь она неведома!

Поскольку это важно для нас, приведу примерный ход иудейского пасхального ужина по статье Н.Успенского «Тайная Вечеря и Трапеза Господня» (ЖМП №3 1967, с небольшими сокращениями и комментариями по ходу).

«Чтобы представить себе ритуал Тайной вечери как иудейской пасхальной трапезы, нужно отказаться от наших привычных представлений о пасхальном столе с его красочно оформленными и вкусно приготовленными традиционными для Великого праздника блюдами, с праздничными пожеланиями и приподнято-радостным житейским настроением. Не такой была иудейская пасха. Ее можно назвать священной трапезой, потому что на ней от начала вечери до ее окончания доминировали религиозные переживания и традиционные праздничные блюда были подчинены религиозной идее. Все, что подавалось на стол, освящалось особыми благословениями. Вкушение пищи и вина чередовалось с чтением молитв, с повествованием из священной истории предков и с пением псалмов, причем, все это происходило в строго установленном порядке, дающем нам право назвать эту трапезу ритуальной.»

[Таким образом, налицо элементы мистерии – переживания события так, как будто трапезующие в нем участвуют лично; весь ритуал точно совпадает с описанием языческих праздников, например, в Вавилоне, у Мирчи Элиаде.]

«Каждому участнику вечери сначала подавался бокал с вином, разбавленным водой, и всякий читал над своим бокалом “барах” (barach). Так назывались у евреев краткие молитвословия, начинающиеся словом “благословен”: “Благословен Ты, Господи, Боже наш, Царь вселенной, создающий плод лозы”. Но прежде, чем начать пить благословенные таким образом бокалы, все выслушивали пасхальный “киддуш” (kiddousch), который произносил хозяин дома или старший из сотрапезников:
“Благословен Ты, Господи Боже наш, Царь вселенной, избравший нас из всех народов и возвысивший нас над всеми язычниками и освятивший нас Своими заповедями. Ты дал нам, Господи Боже наш, с любовию празднества на веселие, праздники и праздничные времена на ликования и сей день праздника опресноков, время нашего освобождения, священное собрание, в память исхода из Египта. Ибо нас Ты избрал и нас освятил из всех народов, и святые празднества Твои Ты дал нам с любовию и благоволением на радость и ликование. Благословен Ты, Господи, освящающий Израиля и праздничные времена”. По прочтении киддуша выпивали вино. На стол подавались опресноки, латук (горькие травы) и харосет (салат из миндаля, орехов, фиг и всевозможных фруктов). При существовании храма подавался и жареный ягненок — пасха. Глава семьи над каждым блюдом читал барах, как это полагалось делать всегда перед вкушением пищи. Благословения начинались фразой, подобно произнесенной над вином: “Благословен Ты, Господи Боже наш, Царь вселенной”, а конец их изменялся соответственно благословляемому блюду — “выводящий хлеб от земли” (над опресноками); “создающий плод земли” (над овощами); “создающий плод дерева” (над харосетом). Над агнцем: “Благословен Ты, Господи Боже наш, Царь вселенной, Который освятил нас Своими заповедями и заповедал нам вкушать пасху”. По благословении блюд глава семьи раздавал всем участникам трапезы по пучку горьких трав и их вкушали, омокая в харосет. После этого блюда мыли руки. Бокалы вторично наливались вином, разбавленным водой. Старший из сотрапезников или глава семьи поднимал блюдо с опресноками и говорил: “Это хлеб страданий, который ели отцы наши в земле Египетской”. Потом он разламывал один из опресноков пополам и одну часть откладывал в сторону, где она должна была лежать до конца вечери. Ее называли “афикоман” (aphicoman). Эту часть полагалось оставлять на случай прихода нищего или путника <…> Вторую часть преломленного опреснока глава семьи оставлял себе, а прочие опресноки раздавал сотрапезникам. Тогда младший сын или сотрапезник спрашивал старшего о том, почему в эту ночь полагается такой необычный стол, едят только пресный хлеб, и овощи только горькие, и мясо подано только жареное? Это была инсценировка,

[опять элемент мистерии; именно из таких инсценировок из священной истории эллинов возник театр]

которой Талмуд предписывает учить ребенка в виду предстоящего праздника пасхи. Делалась она согласно заповеди Моисея: “И когда скажут вам дети ваши: ‘что это за служение?’, скажите: ‘это пасхальная жертва Господу, Который прошел мимо домов сынов Израилевых в Египте, когда поражал египтян, и домы наши избавил’” (Исх. XII, 26, 27). Отец в ответ говорил “хаггаду” — речь, в которой он рассказывал о чудесном избавлении евреев от рабства египетского и о благодеяниях Божиих, явленных Своему народу. Свою речь он заканчивал традиционной фразой: “Посему мы должны благодарить, восхвалять, славить, возвеличивать, возвышать, почитать, благословлять, прославлять и воспевать Того, Кто сотворил нашим предкам и нам все эти чудеса: Он вывел нас из рабства на свободу, из печали на радость, из траура на праздник, из тьмы на великий свет, из подчиненности на волю. Да возгласим Ему: аллилуйя”. При этих словах он поднимал чашу

[отсюда ведет начало христианская анафора]

и затем ставил ее на стол. Все вставали и пели “халлел”. По учению раввина Шаммая (I век до Р. Хр.) пели только 112-й псалом: “Хвалите, отроцы, Господа, хвалите имя Господне”, а по учению раввина Гиллеля (современника Ирода Великого) 112-й и 113-й: “Во исходе Израилеве от Египта”, до слов: “Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему”.

После чтения псалмов выпивали вино и ели опресноки, омакивая их в харосет. Потом глава семьи отрывал себе кусок агнца и раздавал куски другим участникам трапезы. Агнец должен был быть съеденным. После этого вторично умывали руки. Глава семейства брал кусочек афикомана, съедал его и раздавал всем по кусочку. Затем наливалась вином третья “общая” чаша и совершался “зиммун”. Так называлась молитва благодарения за трапезу, в чтении которой принимали активное участие все сотрапезники.
Глава семейства говорил: “Благословим Бога нашего”.
Сотрапезники отвечали: “Благословен Господь Бог наш, Бог Израиля, Бог Саваоф, Восседающий среди херувимов, за пищу, которую мы приняли”.
Глава: “Благословим Того, Чью благодать мы вкушали”.
Сотрапезники: “Благословен Ты, Чью благодать мы вкушали и Чьей благостью мы живем”.
Глава: “Благословен Ты, Господи Боже наш, Царь вселенной, питающий весь мир по благости Своей”.
Сотрапезники: “Он дает пищу всякой плоти, ибо вовек милость Его”.
Глава: “По великой благости Его не было никогда у нас недостатка в пище”.
Сотрапезники: “Да не будет у нас недостатка и впредь ради Его великого имени”.
Глава: “Он питает всех, заботится о всех, благотворит всем и уготовляет пищу для всех тварей, Им созданных”.
Сотрапезники: “Благословен Ты, Господи, питающий всех”.

[Как видим, структурно напоминает диалог священника и молящегося народа на литургии. Очень полезно сравнить с последованием литургий свв. Иоанна Златоуста и Василия Великого, или же если взять текст раннехристианской литургии из «Апостольских постановлений» – сходство налицо.]

Далее возглавлявший трапезу читал: “Благодарим Тебя, Господи Боже наш, что Ты дал предкам нашим землю вожделенную, хорошую и пространную и что вывел нас из земли Египетской и освободил нас из дома рабства. Благодарим за Твой завет, запечатленный на теле нашем (обрезание), за Твою Tору, которую преподал нам, за Твои законы, которые сообщил нам, за жизнь и благоволение, которые даровал нам, за пищу, которой Ты заботливо питаешь нас постоянно, ежедневно, во всякое время и всякий час. За все это, Господи Боже наш, мы благодарим и славословим Тебя, да благословится имя Твое устами всего живого постоянно, во веки веков! <…> Благословен Ты, Господи Боже наш, за землю и за пищу.

[«Тебе поем, Тебе благодарим…» После перечисления всех милостей Божиих и благодарения за них следует молитва. Удивительное дело – структурно тот же ход ритуала – сначала перечисление дел божества, а затем обращение к нему с молитвой – я нашла в сборнике Гермеса Трисмегиста; таким образом, похоже, налицо общая последовательность священнодействий и у иудеев, и у христиан, и у язычников – и в народных празднествах, и в тайных мистериях – и даже в магических ритуалах; может быть даже, обычай идет со времен Адамовых.]

Умилосердись, Господи Боже наш, над Израилем, народом Твоим, над Иерусалимом, городом Твоим; над Сионом, жилищем славы Твоей, над царством дома Давида, помазанника Твоего, и над храмом великим и священным, над которым наречено имя Твое. Боже наш, Отче наш! Паси нас, питай нас, заботься о нас и облегчи нас, Господи Боже наш, в скорости от всех бедствий наших. О! Не доведи нас до людской милостыни или людского одолжения, но дай нам прибегнуть к Твоей полной, отверстой, святой и щедрой руке, да не постыдимся и не посрамимся вовеки.
Устрой Иерусалим, град священный, в скорости в дни наши. Благословен Ты, Господи Боже наш, устрояющий Иерусалим”.
Все присутствовавшие отвечали: “Аминь!”. <…>

После трех славословий испивалась третья чаша. Затем пели вторую половину халлела (Псалмы 114-118). При желании предлагалась еще чаша и даже две. С последней чашей пели великий халлел — 135-й псалом.

Некоторые черты пасхальной трапезы видны в повествованиях евангелистов о Тайной вечере. Евангелисты Матфей и Марк говорят, что она началась … (Мф. XXVI, 20; Мрк. XIV, 17) после солнечного заката, а по евангелисту Луке — … (XXII, 14) — когда настал час. Эта подробность теряла бы свой смысл, если бы Тайная вечеря была повседневной трапезой, потому что для вседневных трапез у евреев установленного законом времени не существовало. Такое время было определено только для пасхальной трапезы согласно указанию Моисея: “В первый месяц, в четырнадцатый день месяца, вечером пасха Господня” (Левит. XXIII, 5). В этой маленькой детали сообщений евангелистов нельзя не видеть указания на пасхальное значение последней трапезы Господа с Его учениками.
Очень важными в этом отношении являются также сообщения евангелистов о способе, которым Господь указал апостолам на Своего предателя — “опустивший со Мною руку в блюдо” (Мф. XXII, 23); “один из двенадцати, обмакивающий со Мною в блюдо” (Мрк. XIV, 20), а также сообщение Иоанна Богослова о том, что Христос подал Иуде кусок хлеба, который перед этим обмакнул (Иоан. XIII, 26). Дело в том, что евреи во время Христа употребляли за трапезами как ложки, так и вилки, и только в одном случае — за пасхальной трапезой — пользовались примитивным способом cвоих предков — омокали горькие травы и опресноки в харосет.

Указание на пасхальный характер Тайной вечери можно видеть так же в эпизоде омовения Господом ног апостолов. Как видно из сообщения Иоанна Богослова, оно происходило “во время вечери” (Иоан. XIII, 2). Чтобы умыть ученикам ноги, Христос “встал с вечери” (Иоан. XIII, 4), а по умовении опять возлег (Иоан. XIII, 12). Стало быть, это не было тем обычным омовением, которое у евреев имело место при входе гостей в дом (см. Лк. VII, 44). На пасхальной вечери полагалось двухкратное омовение рук: после вкушения горьких трав и после агнца. То и другое были необходимы, так как, омакивая латук и опресноки в харосет и вкушая мясо без ложек и вилок, люди пачкали руки. По-видимому, в один из таких моментов вечери, когда никто не желал услужить другому, Христос, давая образ смирения, не только подал воду, но даже умыл всем ноги. Возможно, что эти обстоятельства имеет в виду св. Лука, когда он пишет, что во время вечери “был же и спор между ними, кто из них должен почитаться большим” (Лк. XXII, 24). Наконец, евангелисты Матфей и Марк говорят, что Тайная вечеря закончилась пением: “И, воспев, пошли на гору Елеонскую” (Мф. XXVI, 30; Мрк. XIV, 26). Здесь можно видеть пение халлела, которым заканчивалась пасхальная трапеза.

Какие же элементы из ритуала пасхальной трапезы были соединены Господом с установлением таинства причащения? Таинство причащения было совершено Господом, “когда они ели” (Мф. XXVI, 26; Мрк. XIV, 22), уже после того, как Иуда обмакивал свой кусок в блюдо (Мф. XXVI, 23; Мрк. XIV, 20), т. е. тогда, когда опресноки были розданы и на столе оставался афикоман. Очевидно, он и послужил Господу для таинственного освящения его в Его Божественное Тело.

[то есть часть хлеба, отложенная для нищих или случайных посетителей!].

Подтверждением этому служат сообщения евангелистов о том, что Господь, прежде чем преподать ученикам хлеб, преломил его (Мф. XXVI, 26; Мрк. XIV, 22; Лк. XXII, 19). Как сказано было выше, на пасхальной трапезе из поднятых на блюде опресноков разламывался только один для афикомана. В конце вечери старший или глава семьи разламывал афикоман на кусочки и раздавал их сотрапезникам.

[Здесь уместно привести слова прот. Серафима Слободского:

«Господь прием, то есть «взял» хлеб и, благословив преломил, и, раздавая ученикам, сказал: «Приимите, едите: сие есть Тело Мое.» «Хлеб» здесь по-гречески называется «артос», что значит «хлеб поднявшийся», вскисший на дрожжах, в противоположность «аксимон», как называется хлеб пресный, употреблявшийся евреями на Пасху. Надо полагать, что такой хлеб нарочито был приготовлен по повелению Господа для установления нового таинства. Значение этого хлеба в том, что он как бы живой, символизирующий собой жизнь в противоположность пресному хлебу, хлебу мертвому».

Вот уже отклонение, обусловленное тем, что Христос проводил Тайную Вечерю ДО иудейской Пасхи – опресноки еще просто не успели испечь, а лепешки из дрожжевого хлеба еще оставались! Таким образом, и мы употребляем на литургии просфоры из квасного хлеба – совершенно законно – а не пресные облатки, как это делают римо-католики. Но это отклонение от иудейского обычая – не единственное.]

Что касается Божественной Крови, то этой цели могли послужить третья или четвертая чаши, но не первая и не вторая, которые выпивались еще до вкушения опресноков. Апостол Павел, которому принадлежит самое раннее по времени сообщение о Тайной вечери, говорит, что Господь преподал апостолам чашу Своей Крови “после вечери” (1 Кор. XI, 25). (См. также у евангелиста Луки XXII, 20.) Знаменательно, что ап. Павел называет евхаристическую чашу чашей благословения — “Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой?” (1 Кор. X, 16). Из всех чаш пасхальной вечери это название удачнее всего подходит к третьей чаше, так как в связи с ней произносился зиммун с его торжественными и многократными благословениями.

Евангелисты Матфей и Марк говорят, что Иисус Христос, преподавая ученикам преломленный Им хлеб, как Его Божественное Тело, перед этим “благословил” этот хлеб (Мф. XXVI, 26; Мрк. XIV, 22). Равным образом и преподавая чашу Крови Своей, Он предварительно “благодарил” (Мф. XXVI, 27; Мрк. XIV, 23). Греческие глаголы “благословлять” … и “благодарить” … по смыслу соответствуют одному еврейскому глаголу “барах” (barach), значение которого в русском языке может быть выражено словами “благодарить славословием”. Поэтому евангелист Лука пользуется одним и тем же глаголом, когда он говорит о благословении Господом не только хлеба (Лк. XXII, 19), но и той чаши, которая предшествовала преломлению хлеба (Лк. XXII, 17). <…> Иисус Христос соблюдал этот благочестивый обычай Своего народа. Так, перед чудесным насыщением пяти тысяч человек Он, “взяв пять хлебов и две рыбы, воззрел на небо, благословил и, преломив, дал хлебы ученикам, а ученики — народу” (Мф. XIV, 19; ср. Мрк. VI, 41; Лк. IX, 16 и Иоан. VI, 11). В другой раз, перед чудесным насыщением четырех тысяч человек, Он, “взяв семь хлебов и рыбы, воздал благодарение, преломил и дал ученикам Своим, а ученики — народу” (Мф. XV, 36; ср. Мрк. VIII, 6). <…> Нет никаких оснований допускать, чтобы Иисус Христос пренебрег этой благочестивой традицией на пасхальной трапезе. Вне сомнения, Он также благословлял каждое блюдо и читал послетрапезные славословия, которые текстуально могли отличаться от зафиксированных в талмуде, но по общей их цели прославления Бога, как Творца и Источника всех благ, а также и по форме обращения в них к Богу, были идентичны талмудическим. Иначе не могло быть, потому что бытовавшие во время Иисуса Христа в традиции устной передачи и затем зафиксированные в талмуде барахи и киддуши были созданы на основе священных книг, в частности пророческих и Псалтири, и часто представляли дословное заимствование из этих книг. Как сильна была эта связь Писания с молитвой у Самого Иисуса Христа, можно судить по тому, что, вися распятым на кресте, Он молился словами псалма: “Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?” (Мф. XXVII, 46; Мрк. XV, 34; ср. Псалом XXI, 2), и последние слова Его, с которыми Он скончался, — “Отче! в руки Твои предаю дух Мой” (Лк. XXIII, 46) — были перифразом слов Псалтири: “В Твою руку предаю дух мой” (Псал. XXX, 6). В свете сказанного будет понятно, почему евангелисты так подробно передают слова Господа, с которыми Он обращался к апостолам, преподавая им хлеб — Божественное Тело и чашу — Божественную Кровь Его, и не упоминают ни одного выражения из тех благословений и благодарений, которые Он возносил в связи с тем же хлебом и чашей Богу. Они передают то, что было “новым заветом” Господа, и не повторяют того, что было известно в подробностях их современникам.

Последняя, предсмертная трапеза Иисуса Христа с Его учениками явилась основой главнейшего христианского богослужения — Евхаристии, или литургии. Чтобы понять, как это произошло, надо остановиться на некоторых обстоятельствах Тайной вечери и последующих за ней событиях смерти и Воскресения Иисуса Христа.

Еврейский праздник песах, а в греческом произношении “пасха”, посвящался воспоминанию избавления этого народа от рабства египетского, и пасхальная трапеза, как сказано было выше, носила сугубо религиозный характер. Главное блюдо этой трапезы — агнец — являлось не просто праздничным кушаньем. Это была “пасхальная жертва Господу, Который прошел мимо домов сынов Израилевых в Египте, когда поражал египтян” (Исх. XII, 27). Так гласил закон Моисея. Именем Иеговы было узаконено даже приготовление этого блюда, связанное с ритуалом помазания кровью агнца косяков и перекладин дверей жилищ евреев. <…>

[Заметим по ходу, что евреи помазывали дверные косяки кровью в виде самого простого знака – буквы «тав», которая имела форму равностороннего креста – прямого или косого; но об этом – в другом месте.]

Будучи в плену Вавилонском, евреи справляли праздник опресноков согласно заповеди <…> (Второзак. XVI, 5, 6)

[т.е. агнца, которого можно было заколать только в Храме Иерусалимском, в плену Вавилонском не ели!].

В этих условиях преломление афикомана напоминало пленникам об агнце, которого у них на родине подавали на стол цельным (Исх. XII, 9, 46) и ели, отламывая от него куски. Долговременное пребывание в плену закрепило в представлении людей связь афикомана с агнцем

[вот это очень важно!].

Эта ассоциация имела место и в словах Иисуса Христа, когда Он, раздавая хлеб, назвал его Своим Телом “ломимым” (1 Кор. XI, 24). <…>

[Таким образом, употребление афикомана – т.е. хлеба – ВМЕСТО (антитипиа) пасхального агнца было как бы нормально, т.к. прецедент такой замены был.]

Христос, совершая пасхальную вечерю и давая ученикам пить от чаши благодарения, назвал эту чашу чашей Его собственной Крови, проливаемой “за вас” (Лк. XXII, 20); “за многих” (Мрк. XIV, 24); “во оставление грехов” (Мф. XXVI, 28).
Происшедшие в пятницу события — распятие и смерть Иисуса — открыли Его ученикам смысл сказанных Им на Тайной вечери слов, когда Он, раздавая афикоман, назвал его Своим ломимым Телом, а чашу благодарения — Своей Кровью, проливаемой “за многих” (Мрк. XIV, 24), “во оставление грехов” (Мф. XXVI, 28).

Стало понятно, что имел в виду Учитель, когда говорил: “Сия чаша новый завет в Моей Крови” (Лк. XXII, 20).

[Эти страшные слова – поистине страшные, мы просто к ним привыкли и перестали воспринимать, как должно! – были понятны современникам, но совершенно не понятны нам. Нам только кажется, что мы понимаем, потому что истинный смысл их стерт из-за частого употребления – и слышания на литургии, а также оттого, что прошло две тысячи лет, и древние обычаи и понятия ныне прочно забыты. Попробую предложить версию – как можно понимать эти слова. Прежде всего, что такое Завет? И почему Новый? Завет – на иврите «брит» – это договор человека с Богом. Бог обещает человеку помогать во всех его делах, а в ответ хочет от него любви, которая выражалась бы в послушании и исполнении заповедей. Но человек предпочитает больше любить себя, чем Бога, и не выдерживает, нарушает этот священный договор. Первый раз это сделали Адам и Ева, нарушив завет любви к Богу, за что и были изгнаны из Рая, но с обетованием искупления их греха, т.к. без этого нарушенная ими гармония мироздания не может быть восстановлена. Затем Бог заключает договор с праведным Ноем, но его потомки его нарушают, затем с Авраамом, и – то же самое. При формальном, внешнем соблюдении всяческих благочестивых обычаев, народ «избранный» отходил от Бога постоянно. Завет «обветшал». Для того и пришел на землю Сын Божий, чтобы возобновить Завет с Богом – теперь уже в последний раз. Но у людей стало принято скреплять договоры – с торжественными клятвами и призыванием Имени Божия – обязательно пролитием жертвенной крови. Обычай этот существовал не только у иудеев, но практически у всех народов. У славян такой ритуал назывался «Рота» (об этом пишет М.Серяков («Вселенский закон: незримая ось мироздания»), указывая, что в разных языках он назывался одним и тем же словом, пусть даже оно звучало по-разному: «рота» у славян, «арете» или «добродетель» у греков, «арта» у персов, «рита» у индусов и т.д., собственно, отсюда и латинское слово «ритуал»; и связан этот Закон с законами творения – циклической жизни природы, обращения Солнца и светил (отсюда «ротация») и – прямо по Канту – звездное небо над головой и нравственный закон в душе; но главное, что замечает М.Серяков, это то, что у множества народов сохранились мифы о творении мира через расчленение Сына Бога-Творца и пролитие его крови, таким образом, жертвоприношение с установленными молитвами-призываниями Имени Божия есть мистерия – ритуальное повторение творения, обновление мира и обновление договора с Богом; таким образом, получается, что и для других народов Новый Завет есть возвращение забытого Завета с Богом, поэтому он универсален и годится для всех). И эту Кровь Нового Завета воплотившийся Сын Божий прольет на Кресте – Свою драгоценную Кровь. Так же, как Он отдает и Тело Свое в страшную Жертву – Жертву строительную – для построения новой земли и нового неба. А сейчас, на Тайной вечере, Он разламывает на части – расчленяет! – и раздает ученикам хлеб, предназначенный для странников – странников в этом мире, т.е. людей не от мира сего! Когда-то Он разделил на части пять хлебов и две рыбы, и все насытились, и кусков набрали еще несколько корзин – чтобы насытились и другие люди, и кускам этим несть конца, как уже две тысячи лет не кончается на литургиях Тело Христово – и ему нет и не будет конца до Второго и славного Его Пришествия. И так же Он как Логос – Разум Божий – творил некогда мир, разламывая, расчленяя Себя на множество логосов – «частичек информации», как бы мы сейчас сказали – и силою Св.Духа переводя их в вещество иной природы, материальной, выводя тварь из небытия в бытие, а теперь поддерживает мир в равновесии, не позволяя ему распасться. Да, вот такой парадокс: чтобы мир не распался на части – вследствие грехопадения, то есть по нашей вине! – Сын Божий должен отдать Себя на заклание и расчленение, чтобы потом воссоединиться в Воскресении. Так пшеничные зерна перемалываются, чтобы соединиться уже в другом качестве – стать единым хлебом – Телом Христовым. Так Он служит литургию и на небесех, собственно это и есть небесная литургия, где Сыну Божию сослужат Ангелы. В подвиге творения была принесена первая Жертва Сына Божия, Его первый кенозис. В подвиге Воплощения и Крестной смерти – вторая и гораздо более страшная. И на каждой литургии мы благодарим Господа нашего и за творение, и за искупление. Но всегда ли мы понимаем, какой ценой была куплена наша жизнь и свобода? И всегда ли понимаем, ЧТО именно произошло на Тайной вечере?]

Поэтому спустя около 20 лет после этих событий ап. Павел писал: “Пасха наша, Христос, заклан за нас” (1 Кор. V, 7). Еще более настойчиво выражал эту мысль любимый ученик Иисуса Христа Иоанн, во время установления нового завета Бога с человечеством в Крови Иисуса Христа стоявший у Креста своего Учителя. Он не преминул заметить, что распятие Иисуса Христа произошло в тот день, когда евреи вкушали пасху (Иоан. XVIII, 28). В том факте, что распятому Учителю не потребовалось перебивать голени (Иоан. XIX, 32, 33), Иоанн видит предопределение об Иисусе Христе как Агнце новой пасхи. В этом случае он даже привел слова из книги Исход, относящиеся к ритуалу заклания пасхального агнца «Кость его да не сокрушится» (Исх. XII, 46),

[Да, «кость Его» «не сокрушается», как не сокрушим Его Крест, который есть основа и центр мироздания, и человек как образ Божий также несет в себе крест в своем костном составе, благодаря которому он держит свое тело вертикально, в отличие от животных, которые не смотрят вверх, на небеса; но сокрушается и ломится Его пречистая Плоть.]

и интерпретировал их как пророческие (Иоан. XIX, 36). «Агнец» — это любимый образ выражения Иоанна Богослова об Иисусе Христе. Он употребил его в Откровении 26 раз (V, 6, 8, 12, 13; VI, 1, 16; VII, 9, 10, 14, 17; XII, 11; XIII, 8; XIV, 1, 4, 10; XV, 3; XVII, 14; XIX, 7, 9; XXI, 9, 14, 22, 23, 27; XXII, 1, 3). Иисус Христос — Агнец, Который “был заклан, и Кровию Своею искупил нас Богу из всякого колена и языка, и народа и племени, и соделал нас царями и священниками Богу” (Откров. V, 9, 10). Это была богословская основа для новозаветной пасхальной трапезы — Евхаристии.

Вернемся к Тайной вечере. Преломляя хлеб и раздавая его ученикам, Иисус Христос сказал им: “Сие творите в Мое воспоминание” (Лк. XXII, 19). То же самое Он заповедал, преподавая им чашу: “Сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите, когда только будете пить, в Мое воспоминание” (1 Кор. XI, 25).
Творить в воспоминание — это, прежде всего, значит: делать в память.

[То есть служить таинство – мистерию – воспроизведения священного события, встраивая нашу жизнь во всеобщий Божий Закон, «брит» или «роту» – не важно, как его называть, важно понимать, что это такое.]

<…> Но на библейском языке слово “воспоминание” означает большее, чем воспроизведение в памяти минувшего <…> в Послании к евреям говорится: “Но жертвами каждогодно напоминается о грехах, ибо невозможно, чтобы кровь тельцов и козлов уничтожала грехи” (X, 3, 4). В этом же смысле употребляет слово “воспоминание” Филон Александрийский (умер около 50 т. по Рождеству Христову) когда говорит, что жертва за неправедные дела не дает прощения грехов, но делает воспоминание о них.
Следует заметить, что воспоминание как объективное восстановление в самой сущности того, что имело место в прошлом [прямо по М.Элиаде!], в представлениях евреев не ограничивалось сферой греха и наказания. <…>

Что сами апостолы поняли завещание их Учителя: “Сие творите в Мое воспоминание” в этом последнем смысле, т. е. как заповедь на воспроизведение ими в дальнейшем сущности происшедшего на Тайной вечери [а это и есть сущность мистерии], видно из слов ап. Павла: “Кто будет есть хлеб сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней. Да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей. Ибо, кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем. Оттого многие из вас немощны и больны и немало умирает” (1 Кор. XI, 27—30). При значении слова “воспоминание” как только абстрактного представления о чем-то существующем или существовавшем эти наставления и предупреждения апостола были бы беспредметными. Ап. Павел называет преломление хлеба “Трапезой Господней” (1 Кор. X, 21) и “Вечерей Господней” (1 Кор. XI, 20), а благословляемые на “Трапезе Господней” чашу и хлеб — Кровью и Телом Христа: “Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова?” (1 Кор. X, 16). Это было подлинное восстановление самой сущности Тайной вечери: Христос — “Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира” (Иоан. I, 29), и преломление хлеба — новая пасхальная трапеза. В духовной сущности своей она вечна, и Учитель вечно будет присутствовать на ней. Залогом этому были Его слова, сказанные на Тайной вечери: “Очень желал Я есть с вами сию пасху прежде Моего страдания, ибо сказываю вам, что уже не буду есть ее, пока она не совершится в Царствии Божием… Не буду пить от плода виноградного, доколе не придет Царствие Божие” (Лк. XXII, 15—16, 18; Мф. XXVI, 29; Мрк. XIV, 25).
Эти слова Господа, полные эсхатологического смысла, определили характер Вечери Господней. Она представлялась малым явлением великого, славного дня второго пришествия Его. Поэтому первый день недели, в который воскрес Иисус Христос, встречали вечерей Господней (Деян. XX, 7), и самый день этот стали называть днем Господа (Откров. I, 10), т. е. так, как называется в апостольских посланиях второе пришествие Христово (см. 2 Петр. 1.60III, 10; 1 Кор. I, 8; V, 5; 2 Кор. I, 14; Филипп. I, 6, 10; II, 16; 1 Сол. V, 2, 4; 2 Сол. II, 2). <…>

Остается сказать, что установившиеся в век апостольский духовные связи Вечери Господней с воспоминанием Страданий и Воскресения Христова как Новой пасхи определили дальнейшее положение Евхаристии в Церкви. Почти в течение двадцати столетий она сохраняет значение главного богослужения воскресного дня и праздника Пасхи. <…>

Вечеря Господня для них [апостолов и первых христиан] являлась светлым праздником. Ее вкушали с веселием, “хваля Бога” (Деян. II, 46—47).»

Эту длинную цитату (почти половину статьи) я привела для того, чтобы можно было придти к выводу: Христос провел пасхальный ужин для Своих учеников почти по всем правилам иудейского ритуала, но, поскольку Вечеря проходила ДО праздника, Он счел возможным кое-что в нем изменить. И, помимо тех изменений, на которые указывают Н.Успенский и прот. Серафим Слободской (собственно установление Христом таинства Евхаристии), совершенно очевидно, что эти изменения касались также и самого состава праздничных блюд, которые стояли на столе. Да, были, конечно, «горькие травы» рабства (греху, если понимать более расширительно и символически), которые обмакивали в сладкий соус из фруктов и орехов, смягчая или даже совсем заменяя горечь плена радостью освобождения от него (почему название этого соуса переведено как «солило» – мне совершенно неведомо, это одно из многих неточностей в переводе как Ветхого (да простят меня 70 толковников!), так и Нового Завета (да простят меня свв. Кирилл и Мефодий!) которые затемняют смысл Писания, в том числе символический). На столе был хлеб – но не опресноки, а хлеб квасной, скорее всего, в виде лепешек (а восточные лепешки, как и русские блины, напоминают солнышко – это тем более уместно, что как раз в это время Восток праздновал – да и продолжает праздновать до сих пор – день весеннего равноденствия или праздник Навруз – Новая Русь, Новый Свет – окончательную победу света над тьмой). Хлеб тоже обмакивали в соус. Но был ли жареный ягненок? Этот вопрос занимал меня очень давно. Тем более, что ни один евангелист об этом не пишет. И по зрелом размышлении я пришла к выводу, что ягненка на столе Христа и Его учеников заменила… рыба. Ну никак не мог Христос велеть подать на стол жертвенного агнца после того, как Он изгнал из храмового двора продающих и покупающих именно их, жертвенных пасхальных агнцев! Жертвенным Агнцем должен был стать Он Сам, по слову свт. Иоанна Златоуста («Слово на предательство Иуды»), который, объясняя слова апостолов «Где хощеши уготоваем ти ясти пасху?», говорит: «Какую пасху? Не эту нашу, а пока иудейскую. Ту именно приготовили ученики, а эту — нашу Он Сам приготовил, и не только Сам приготовил ее, но и Сам же Он стал пасхой.» Таким образом, жертвоприношения иудеев и вкушение ими пасхального агнца как традиционного ритуального действа стали совершенно безсмысленны. Сам же Христос на Тайной вечере предлагает апостолам не куски жареного мяса агнца, а уже хлеб – Им благословленный, освященный и преложенный в Тело.

Я прекрасно понимаю, что мои предположения могут вызвать неприятие. Но я никому своего мнения не навязываю, я только ПРЕДПОЛАГАЮ.

На каком основании?

Во-первых, весь Новый Завет пронизан «рыбной символикой». Это и рыбаки-апостолы, которых Христос обещает сделать «ловцами человеков», и чудо насыщения хлебами и рыбами, и чудесный улов рыбы после воскресения Христова. Так что и символ рыбы, и слово «ИХТЮС» возникли у первых христиан, оказывается, не просто как случайное совпадение букв – аббревиатура «Иисус Христос Сын Божий Спаситель». Так откуда взялись в Новом Завете – а также на многочисленных раннехристианских изображениях (например, на мозаичном полу 408 г., т.е. до Миланского эдикта, в христианском храме в Аквилее) – «рыбаки и рыбки»?

Дело в том, что мы просто уже не знаем ФОНА, на котором формировались те или иные понятия. Опять же предположу, что первые христиане – особенно из иудеев – были знакомы не только с официальным текстом Ветхого Завета (собственно, точный канон к тому времени еще и не сложился, была только Тора или Пятикнижие, а остальные книги закрепили позднее – это так наз. «масоретский текст», который по этой причине имеет с текстом греческого перевода – Септуагинты – много расхождений). Зато ходили по рукам и пользовались немалой популярностью сборники пояснений к тексту, как бы дополнений, которые назывались «мидрашим». Множество таких мидрашей – очень любопытных и поучительных – приводят в своей книге «Иудейские мифы – Книга Бытия» Р.Грейвс и Р.Патай (мидраши есть и в книге «Зогар», и в «Агаде» – но это на любителя). В одном из них – прямо-таки пророческом! – говорится о том, что все обитатели Рая (кроме человека, очевидно) боятся Змея (а Змей, оказывается, заплывал в райские реки, чтобы смыть с себя вонь). «Но и Левиафан боится одно существо: маленькую рыбку, которую называют Халкис и которую Бог создал, чтобы сдерживать его». Что же это за рыбка? Р.Грейвс и Р.Патай в комментариях высказывают предположение, что это сардина или сельдь. В любом случае, очевидно, что рыбка стайная. Но возникает вопрос: может быть, это уже намек на то, что в определенное время, уже на земле, древний Змий будет смертельно бояться Рыбки – по-гречески «ихтюс»? Не случайно же этот символ возник у первых христиан!  

Итак, раз уж мы заговорили о первых христианах, то можем начать рассматривать разные изображения Тайной Вечери, которые впервые появились в римских катакомбах.
  
Вообще первые христиане любили рисовать себя за Евхаристической трапезой, и не всегда можно определить с точностью, что именно изображено – Тайная Вечеря Христа и апостолов, или же тайное собрание их последователей. Вообще изображения пира в мире ином встречается на множестве античных погребальных стел, так что рисунки в катакомбах, с одной стороны, традиционны, но с другой – есть в них и нечто новое.

Но вот эти две – точно Тайная Вечеря, т.к. изображение Христа – более крупной фигуры в центре – в центре не вызывает сомнений.

Катакомбы Марка и Марцеллина, нач. 4 в.

 

 Катакомбы Домициллы.

ЧТО именно на столе у Христа и апостолов – на этих фресках не видно. И самого стола могло не быть – и тогда это изображение просто Христа-Учителя с апостолами. Но и на Тайной вечере они так же сидели кругом и слушали Христа.

Зато очень хорошо видно, что на столе у участников христианских агап, в том числе заупокойных трапез.

 Катакомбы Петра и Марцеллина, 1 полов. 4 в.

 Обычно рыбу на столе трактуют как символ Евхаристии, как на этой фреске в катакомбах Каллиста (3 в.):

 

В этой связи, конечно, нельзя забывать о чуде насыщения хлебами и рыбами, которое толкуется как прообраз Евхаристии и которое первые христиане также очень любили изображать на стенах катакомб.

 Катакомбы Петра и Марцеллина, 1 пол. 3 в.:

А вот интересный пример совмещения изображений евхаристической трапезы христиан с чудом насыщения хлебами и рыбами – первые христиане как бы сами участвуют в евангельском событии.

 Катакомбы Присциллы:

Но почему не предположить, что реальные рыбы могли быть на столах агап (но не Евхаристических собраний, а после них) – в память о Тайной Вечере, которая была в те времена еще живой?

И тогда не удивляет появление рыбы на столе на самых ранних изображениях Тайной Вечери уже того периода после Миланского эдикта императора Константина, когда христианская вера стала официальной и начали появляться украшенные миниатюрами рукописные Евангелия и чудесные мозаики на стенах христианских храмов, построенных по образцу римских официальных зданий – базилик, а также на многочисленных пластинках из слоновой кости.

Рельеф на стенке ларца-реликвария 4 в. из музея в Брешии.

Без двух фигур слева сцена справа могла бы выглядеть как «Чудо с хлебами и рыбами». Но Изображение Христа с кувшином и кубком в руке, который Он явно поднимает с молитвой благодарения, а также возлежащего за столом юноши также с кубком, относит сюжет этой композиции уже к «Тайной вечере».

 
Интересно, что круглые объемные хлебцы, разложенные рядом с блюдом с большой рыбой, разломаны пополам или имеют надрез в форме креста. И это не случайно. Первые христиане в качестве просфор использовали обычный римский квасной хлеб, надрезанный на восьмушки так, чтобы его удобно было разламывать.

Обугленный хлеб, сохранившийся в Помпеях (сохранилось даже клеймо пекаря).

Но эти надрезы имеют форму раннехристианского восьмиконечного креста и воспринимались христианами именно как крест.

 Раннехристианский саркофаг, найденный недалеко от Милана (4 в., музей в замке Сфорца). В верхнем левом углу – изображение просфоры с восьмиконечным крестом.

 

Тот же саркофаг в виде «домика» или «храма», но с торца: символы Евхаристии на фронтоне. Здесь хлеб надрезан в виде шестиконечной звезды, образованной наложением букв I и Х.

   

 В некоторых общинах на поверхность просфоры штампом наносилось изображение рыбы. Сохранился вот такой штамп из обожженной глины.

Позднее надрез в виде креста также стал наноситься штампом.
Византийский глиняный штамп 6-10 вв. (музей Метрополитен, Н-Й.)
Буквы: Имя Божие IС ХС и NIКА – «победа». Так появилось изображение на просфоре, которое мы видим и сейчас.

   

 Надрезанные крестом хлебы мы видим на мозаичной композиции 6 в. «Гостеприимство Авраамово» в виме храма св. Виталия в Равенне. И тогда изображение трапезующих за столом Ангелов воспринимается не только как символический образ Великого Совета Божия, но и как прообраз Тайной вечери.

И такие же хлебы-просфоры уже традиционно изображаются на иконах собственно Тайной вечери.

Квадратик-иконка с оклада Евангеля 5 в., хранящегося в сокровищнице Миланского собора.

 

Миниатюры Россанского Евангелия, 6 в.

  

Здесь Иуда тянет руку к единственной на столе чаше – жертвенной, как на рублевской иконе Троицы. В ней – рыба. И сам образ очень красноречивый – его можно воспринимать как покушение на Жертву-Христа.

Вообще вопрос о том, был ли Иуда удостоен причащения Тела и Крови на Тайной Вечере, или же Христос учредил таинство Евхаристии уже после его ухода (по Иоанну), до сих пор не решен. Так же и на иконах Тайной Вечери можно найти обе версии.

Присутствует Иуда и на мозаике 6 в. в базилике Сан Аполлинаре Нуово (тоже Равенна):

 

Он сидит на противоположном конце стола, спиной ко Христу, Которого собирается предать. Позднее это место – напротив Учителя – займет апостол Петр, но здесь он рядом с Ним. А на столе – две рыбы, как в чуде с умножением хлебов и рыб. И треугольные кусочки хлеба вокруг – как частички просфоры, разложенные на дискосе.

На очень интересной мозаике в базилике Рождества Богородицы в пригороде Палермо Монреале (12 в.) одиннадцать апостолов, а на столе – такое изобилие! – пять ЧАШ с рыбами и ЧАША (а не блюдо) с малюсеньким ягненком. И по лепешке на каждого участника трапезы. Двенадцатый апостол на переднем плане подходит ко Христу с покровенными руками – принять причастие по древнему обычаю. Это уже элемент символической композиции «Причащение апостолов», о которой мы поговорим позднее. Неужели это Иуда, которому Христос тихо говорит: «То, что делаешь, делай быстрое»? На противоположном конце стола – нахмурившийся Петр.

Мозаика в соборе Сан Марко в Венеции, как всегда, удивительно невыразительна. На столе – три чаши, а в них непонятно что. (Про лица, фигуры я вообще не говорю; вот что значит торговая республика – много золота и мало искусства).

Переходим теперь к настенной живописи. Здесь стоит проследить хронологию развития иконографии. Итак, смотрим по датам (хотя бы приблизительно – по векам), чтобы выявить тенденцию.

Кипр, церковь Панагии Форбиотиссы (или Асину, село Никитари), 12 в.

 

Иуда тянет руку к Учителю, Петр – напротив Христа обращается к Иоанну с просьбой спросить Учителя, кто же предатель, о котором Он только что сказал. Христос благословляет… огромную рыбу В ЧАШЕ. И еще на столе стоят две небольшие рюмочки с вином. Жареного агнца нет и в помине.

Рыбу в евхаристической Чаше на столе-престоле можно, конечно, рассматривать как символ того, что Христос приносит в Жертву Самого Себя (что так и есть). Но почему бы рыбе действительно не стоять на столе в сионской горнице? Тем более, что обилие примеров именно на такую мысль и наводит. Ведь символический смысл нисколько не отменяет исторического, а, наоборот его предполагает. Может быть, это один из примеров того, о чем не говорилось но что изображалось на иконах?

Каппадокия, церковь Каранлик («Темная», 12 в.).

Фреску того же художника из церкви «Яблочной» приводить не буду, т.к. она очень плохо сохранилась, хотя кусок такой же большой рыбы (голова) имеется и там. Таким образом, художник развил тему.
Композиция у этого художника практически такая же, разве что Иуда здесь вкладывает персты в чашу с вином-Кровью, как буквально через несколько дней Фома пожелает вложить персты в рану от копья – в Теле.

С боку стола подвешена замечательная скатерть в клеточку – сакральный узор «засеянное поле» как символ возрождения жизни и плодородия здесь очень уместен. Кроме того, как стало известно недавно, Христова Плащаница, в которую было завернуто мертвое тело Спасителя и которую нынче называют «Туринской», была соткана не с прямым расположением нитей, а в «ёлочку». И еще интересный факт: при исследовании на ней была обнаружена в большом количестве пыльца цветов и растений, цветущих в Палестине весной, а также следы меда и яблок – того самого сладкого соуса. Таким образом, первоначально эта ткань служила скатертью на столе Тайной вечери. И это вполне возможно. Горница для праздничного ужина была «приготовлена и устлана». Чем? Очевидно, коврами и подушками на полу, по восточному обычаю. И на столе (если он вообще был), очевидно, должна была быть скатерть. Некоторые исследователи предполагают, что горница была на втором этаже дома Иосифа Аримафейского, или же он ее у кого-то снял. И это вполне возможно, т.к. снять хорошую комнату в преддверии праздника, когда город будет забит паломниками, мог только весьма богатый и влиятельный человек. И новая скатерть была куплена заранее, ведь купить плащаницу для погребения в праздничные дни было практически невозможно, и пришлось использовать то, что было под рукой, – прежде всего, готовую гробницу, которую Иосиф Аримафейский приготовил для себя, но уступил Учителю; все тогда делалось в спешке, и в качестве плащаницы взяли ткань со стола Тайной вечери.

Знал ли об этом каппадокийский художник?

 Интересно, что практически та же композиция сохранилась в храме Сант Анджело ин Формис (12 в., Капуя). Похоже, деталь эта была традиционной на всей территории экумены.

Здесь есть еще одна интересная деталь: клетчатая (или любая другая) ткань свисает со стола сбоку, а сама поверхность стола – не важно, какой формы (полукруглой или прямоугольной) – как будто покрыта доской. И это тоже находит объяснение, если мы вспомним, что некоторое время, пока апостолы не разошлись по разным концам экумены, чтобы проповедовать Христа, они, по преданию, совершали Евхаристию в пещере Гроба Господня, и престолом им служила лавица, на которой три дня лежало тело Христово и где Он воскрес, выйдя из плащаницы, не повредив ее, но только немного опалив – оставив внутри нее след Своего тела. Вполне вероятно, что там апостолы могли ощущать Его божественное присутствие более, чем где-либо еще, особенно в день Воскресения, когда силою Св. Духа на Гроб сходит Его святой огонь. И плащаницей Его могли пользоваться в качестве индитии (как сейчас на престоле каждого православного храма лежит антиминс с изображением Христа во Гробе). Но через некоторое время многочисленные паломники, посещавшие Гроб Господень, стали откалывать себе по кусочку от каменной лавицы (в качестве сувенира, так сказать, на память). И пришлось покрыть ее мраморной плитою с отверстиями, причем, вероятно, в течение веков эту плиту тоже меняли несколько раз (одна из таких плит была увезена из Константинополя — он был тогда завоеван крестоносцами – русским купцом Добрыней Ядрейковичем, который потом стал архиепископом Новгородским, но это отдельная история). Но мы знаем, что византийские художники часто совмещали события и связанные с ними атрибуты, и мы уже встречались с этим феноменом. Так вот, получается, что Христос с апостолами на иконах «Тайной вечери» трапезуют уже на Его Гробе! – он же являет собою алтарный престол любого христианского храма. Не случайно в каппадокийских храмах, вырубленных в скалах, подобно Гробу Христову, алтарный престол также устраивали на вырубленном в монолите уступе – прямо впритык к стене, очевидно, на время литургии покрывая его тканью.

Каппадокия, ц. «Сюмбюллу» («Гиацинтовая»), 10-11 вв.

 Псков, собор Мирожского монастыря, роспись 12 в. сделана приглашенным византийским художником в строгом, хотя и несколько примитивном «монашеском» стиле. Композиция практически идентична. На столе Тайной вечери – традиционная рыба. Непонятно, почему эту красноречивую деталь не восприняли позднейшие русские художники. Может быть, потому, что символика рыбы была им неизвестна, и вообще рыба ассоциировалась у них разве что с послаблением поста в праздники Благовещения и Вербного воскресенья?

13-й век. Прекрасное расположение сцены Сошествия Святого Духа на апостолов над иконой Тайной Вечери в церкви Св. Апостолов в Пече (1260-е гг. Печка Патриаршая, Сербия, Косово и Метохия), намекает на параллель между двумя новозаветными трапезами – со Христом и со Святым Духом – последняя вытекает из первой.

 

И опять рядом с посудой для вина (маленькая чаша) и соуса (вазочки с крышкой) – большая рыба в жертвенной чаше:

Однако со временем рыба на столе исчезает – ее место занимает большая чаша с кусочками мяса вроде жаркого. Хотя хлебы на столе – традиционно в виде просфор с крестами.

 Церковь Богородицы Перивлепты, Охрид, кон. 13 в. Художники Евтихий и Михаил Астрапа.

Нет нужды говорить, что такой вариант ближе к общепринятой версии (что на столе был жареный ягненок), но тоже неточный, т.к. ягненок у иудеев лежал на блюде, зажаренный целиком, и глава семьи отрывал (даже не отрезал ножом) от него куски и подавал домочадцам. Так же точно не было на столе ни ножей, ни ложек – вообще никаких столовых приборов. Хотя «горькие травы», конечно, на месте.

Афон, собор Протата в Карее, художник Мануил Панселин, нач. 14 в. По поводу точной датировки живописи уже много лет ведутся споры. Но если фрески того же мастера в кафоликоне монастыря Ватопед датируют 1312 годом, то, стало быть, и эта работа примерно того же времени – чуть раньше или позднее.

 Фреска Мануила Панселина в кафоликоне афонского монастыря Ватопед сохранилась лучше.

 

К груди Спасителя склонился апостол Иоанн и тихонько спрашивает о предателе.

 

 А на столе всё то же жаркое. И «горькие травы». И корнеплоды (репка или редечка?). Просфоры с крестами и – треугольные кусочки хлеба, которые в таком щедром окружении уже не выглядят как частички на дискосе.

На стенах византийских храмов икона Тайной вечери располагается не отдельно, а в окружении других евангельских сцен. Размещение композиций, как правило, не случайное – соседние сцены взаимно раскрывает и подчеркивает символические смыслы, заложенные в каждой из них.

В этом смысле очень показательно размещение композиций на стене церкви св. Никиты в селе Чучер близ Скопье (Македония, 14 в., художники Евтихий и Михаил Астрапа).
Роспись этого храма исследователи приписывают кисти солунских художников Евтихия и Михаила (некоторые исследователи считают, что храм Богородицы Перивлепты в Охриде расписывал отец – Евтихий, а по заказу короля Милутина церкви в Сербии и Македонии расписывал его сын Михаил, отсюда и разница в стиле росписей, хотя много и общих черт).

В верхнем регистре «Тайная вечеря» – чудо в конце земного служения Христа, вместе с «Умовением ног», в нижнем две сцены: «Брак в Кане Галилейской» – чудо в самом его начале: Христос со Своею Матерью – почетные гости на свадьбе, где жених и невеста восседают в центре стола, как Царь и Царица-Церковь на грядущем браке Агнца, на фоне колоннады – шесть колонок плюс седьмая сверху – «Премудрость созда Себе храм…». И очень интересно –чудо Исцеления кровоточивой, расположенное впритык к чуду в Кане, без разделительной линии. Символические смыслы каждой из сцен раскрываются с пронзительной ясностью: исцеляя кровоточивую жену, т.е. прекращая поток крови, льющийся втуне, по болезни (а болезнь – любая, как мы знаем, есть следствие грехопадения прародителей), Христос тут же превращает воду в вино, первым Своим чудом прообразуя преложение вина в Свою Кровь, которое показано выше, в композиции Тайной вечери; Его Божественное достоинство, проявленное в чудесах, и уничижение – кенозис – в Умовении ног; человеческое горе и радость, святое и греховное, высокое и низкое – всё смешано на цветном ковре («строматах») земной жизни, прообразующей вход в Небесное Царство Христово.

В 14 веке окончательно складывается программа росписей алтарной апсиды, куда обязательно включается литургическая композиция «Причащение апостолов». А «историческая» композиция Тайной вечери довольно часто помещалась рядом.

Южная стена алтарной апсиды церкви св. Георгия в Старе Нагоричино, Македония, 1317 г.) – еще один пример расположения композиции «Тайная Вечеря»: слева – «Причащение апостолов», справа – «Умовение ног», выше – «Жены-мироносицы у Гроба», ниже – св. отцы в композиции «Поклонение Жертве».

В центре апсиды размещена литургическая композиция «Тайной вечери» – «Причащение апостолов», которая отличается не только высокими художественными качествами, но и отличной, просто редкой сохранностью.

Вообще литургическая композиция Тайной вечери «Причащение апостолов» занимает особое место в византийском сакральном искусстве, поэтому рассмотрим ее хотя бы вкратце.

Композиция «Причащение апостолов» появилось практически одновременно с «историческим» вариантом «Тайной вечери», сначала в книжных миниатюрах и на литургических сосудах.

Миниатюры в Евангелиях 6 в. – в Россанском

 

и Рабулы.

Серебряные блюда-дискосы середины 6 в.

 

В этой интересной и символически насыщенной композиции Христос обычно изображен дважды – причащая Телом и Кровью апостолов, которые подходят к Нему справа и слева. Причем, Сам Христос стоит обычно под навесом-киворием, который символизирует Кувуклий – Его Гроб, где возлежало Его мертвое Тело и где Он воскрес в третий день. Таким образом, Христос преподает апостолам Свое воскресшее Тело.

В целом структура иконы уже определена и далее в течение веков меняться будут только детали.  

На втором блюде один из апостолов, получивших причастие из рук Спасителя, кажется, собирается его выплюнуть – понятно, что это Иуда.

В постиконоборческий период самые ранние, 10 века, композиция «Причащение апостолов» сохранились в пещерных храмах Каппадокии.

«Причащение апостолов» в пещерной церкви «Кокар», Каппадокия, селение Соганлы.

 

Также на Востоке сохранилась роспись (очень плохо, к сожалению) в халкидонитском (православном) храме св. Григория Просветителя в Ани (когда-то столица Армения, сейчас на территории Турции).

 Там же, в Армении, в остатках апсиды храма халкидонитского монастыря Кобайр сохранилась очень необычная композиция «Причащение апостолов» 12 века – с третьим ликом Спасителя – в виде Спаса Нерукотворного (оплечного в данном случае, что само по себе необычно) как свидетельства Воплощения. Остается только пожалеть, что такая замечательная и древняя живопись открыта ветрам и дождям. Долго ли еще она проживет?

И еще один армянский халкидонитский монастырь – Ахтала. Росписи датируются 13 веком.

Христос в апсиде причащает апостолов. В руке у него дискос, на котором разложены не кусочки хлеба, как обычно, а круглые просфоры с крестами.

Охрид, Македония, собор св. Софии. Очень необычная, уникальная живопись 11 в., открытая реставраторами не так давно. Не понятая и не оцененная по достоинству современниками, она была закрыта другими росписями, более традиционными. Но теперь она предстала во всей своей красе, и мы можем только изумляться как ее качеству, так и заложенным в нее богословским смыслам. Надо сказать, что задумана она епископом-богословом Львом Охридским, положившим жизнь борьбе с римо-католической ересью. И тому свидетельство – композиция «Причащение апостолов» в апсиде его храма, где Христос, держащий в левой руке большую просфору с крестом, преподает причастие первоверховному апостолу Павлу, а второй первоверховный апостол – Петр, покровитель Рима, ждет своей очереди, печально опустив руки.

 

Еще одна относительно ранняя композиция в алтарной апсиде – мозаика 11 в. в Софийском соборе Киева – уже девять веков своей красотою и праздничным настроем радует русских людей. В отличие от предыдущего примера, она совершенно традиционна. Тем, наверное, и хороша.

Отметим, что обычно она размещается в алтарной апсиде под большой иконой Богоматери «Знамение» или на Престоле с архангелами в конхе и входит составной – и очень важной – частью в программу росписей этого святого места. Но бывает, что и в других местах.
 

Она может оказаться на любой стене, даже на западной, как, например, в храме Преображения в Зрзе (Македония, 14 в.), где она находится под иконой Троицы – таким образом проводится параллель между двумя священными трапезами – Пресвятой Троицы в гостях у Авраама – а трапеза эта, как мы знаем, являет собою образ Великого Совета, на котором было решено создать человека, а также – в случае его грехопадения – принести в жертву Сына во искупление падшего человечества; и вот внизу Сын уже причащает учеников Своею Кровию накануне совершения искупительной Жертвы.

 

На фреске в храме Богородицы Одигитрии в Пече (1337, Сербия, Косово и Метохия) вместо кивория показана целиком ротонда Анастасис – живоносный Гроб Господень, но престол с красным покровом-индитией показан, как обычно, дважды. У двери в храм-мартирий стоит херувим – страж врат в Райские обители.

Часто вместо апостола Иоанна (как в Старе Нагоричино) первым ко Христу подходит апостол Павел. Казалось бы, этого не может быть, т.к. гонитель христиан Савл стал первоверховным апостолом Павлом лишь через несколько лет после смерти и Воскресения Христовых, и с другими апостолами он познакомился тогда же. Но эта композиция – символическая, здесь все происходит в литургическом времени, т.е. в вечности, и последовательность событий в земном линейном времени не имеет значения. Как не имеет значения и другой факт – присутствовал ли Иуда в момент преложения Христом вина и хлеба в Свои Тело и Кровь и, соответственно, получил ли он причастие из рук Христовых.

Художники в литургической композиции «Причащения апостолов» выходили из положения двояко: или изображали Павла вместе с другими апостолами и тем доводили их количество до двенадцати (по шесть с каждой стороны), или изображали Иуду с самого края, последним, причем иногда он стоит спиной и даже выплевывает из уст причастие, как на фреске в церкви Богородицы Форвиотиссы (или Асину, Кипр, село Никитари, роспись 12 в.) .

Впрочем, Иуду художники изображали довольно редко, поэтому его фигура сразу обращает на себя внимание. Снова она возникает на восточной стене в композиции «Причащение апостолов» в Троицком храме сербского монастыря Ресава (или Манассия) в начале 15 в. .

 

Изображение довольно натуралистично – Иуду реально тошнит. И он не видит склонившегося над ним сослужащего Христу Ангела с рипидой – даже Ангел не может образумить человека, когда тот замыслил злое дело.

 Очень необычно «Причащение апостолов» размещено в храме Пантократора в Дечанах (Сербия, Косово, 14 в.) – в конхе апсиды над иконой Богородицы Христос Великий Архиерей литургисует в епископском облачении:

Два херувима в кивории над престолом – прямая отсылка к Ковчегу Завета, на крышке которого по повелению Божию были укреплены изображения стражей («керубим»). А поскольку Гроб Господень, как и всякий престол в алтаре христианского храма, заменяет Ковчег Завета, то изображения небесных сил здесь вполне уместны.

Ближе к концу 14 века, когда в церковный обиход вошло причащение прихожан Кровью не из чаши, а лжицею, это нововведение отразилось и в искусстве: в апсиде храма святых Архангелов Лесновского монастыря (Македония) Христос причащает Петра Кровью именно так.

И еще одна интересная деталь возникла в конце 14-начале 15 вв. Если раньше две половины композиции были почти зеркальными, отличались только литургическими предметами в руках Спасителя (кувшин или чаша для Крови, дискос или просто кусочек хлеба-Тела в другой руке), четкой централизованной схемой напоминая классическую геральдическую формулу (две птицы по сторонам Древа Жизни или Креста – собственно образ Рая), то теперь поза Христа справа (или слева) отличается более сильны поворотом (в Троицком соборе Ресавы); иногда Христос показан даже в профиль.

 Грузия, церковь св. Георгия в Убиси, 14 в., художник Дамианэ, роспись в алтарной апсиде.

   

 

Традиционный византийский темплон – и фрески над ним предстают перед молящимися во всей красе и символической насыщенности.

 

Здесь «Тайная вечеря» литургическая и историческая размещены очень удачно, составляя единую композицию, и даже темно-красная – цвета крови – скатерть стола становится покровом-индитией священного Престола под навесом Кувуклия.

И на столе Тайной Вечери вновь «всплывает» рыба и – теряется среди изобилия яств праздничного ужина. К ней тянет дерзкую руку Иуда и не слушает Учителя: «Заповедь новую даю вам – да любите друг друга…»

 

Прекрасный и печальный образ Спасителя нашего с любимым Его учеником. И сакральный узор на скатерти.

 Афонский монастырь Ставроникита, фреска уже середины 16 в. – уже поствизантийского периода. Очень интересная композиция: не ростовое, как принято было изображать Ее в конхах апсид, а погрудное изображение Богородицы Знамение или, как еще называют такую икону – Воплощение; прекрасная икона Царицы Небеси и Земли, Великой Матери Платитеры – «Ширшей Небес», присно носящей и рождающей Предвечного Младенца. И вот внизу, на земле, в потоке линейного времени – Он же во плоти – трапезует со Своими друзьями-учениками незадолго до Своей крестной смерти.

И снова Иуда тянет руку к рыбе в чаше!

 Фреска в церкви св. Николая там же, в монастыре Ставроникита (художники Феофан Критский и сын его Симеон.)

 
 
Клетки «засеянного поля» здесь располагаются на ткани-велуме, переброшенной с крыши одного домика до крыши другого. Алая эта ткань, подобная завесе Святого Святых Иерусалимского Храма, а также скатерти-индитии на священном престоле в алтаре христианского храма, символизирует Божественное присутствие.

Те же художники в монастыре Дионисиат – та же рука и аналогичный фон, хотя композиция другая.

Христос здесь восседает за столом в центре композиции, тогда как на предыдущей фреске – возлежит сбоку. Оба варианта встречаются на стенах византийских храмов одинаково часто. И еще интересная деталь: на второй композиции нет Иуды – он уже ушел совершать свое черное дело.

 И, наконец, как последний аккорд средневековой живописи – тоже уже пост-Византии, но полностью в традиции – фреска 16 в. в монастыре Мегало Метеорос (Преображенском).
 
 

Ах, как жаль, что до безобразия искажены на фотографии краски! Но опять – почти в самом центре композиции – большая рыба. Да на каком блюде! Вместе с рыбой всплыл в середине 16 века вращающийся диск, о котором писал А.Лидов (отсылаю читателя к его потрясающе интересной статье «Сияющий диск и вращающийся храм. Икона света в византийской культуре». ВВ 2013. т. 72 (97). Такой сияющий вращающийся диск изображен над головою Божией Матери с Младенцем в конхе апсиды церкви Богородицы Одигитрии в Пече, см. № 53). А.Лидов толкует такие диски, в большом количестве разбросанные по стенам византийских храмов, как образ-парадигму Божественных энергий («вращение», «круг», «колесо» опять мы выходим на понятие «Роты»). Такое совмещение символики очень много говорит душе и сердцу – не зрителя праздного, но молящегося в храме.
И, наконец, чтобы закончить разговор об иконографии Тайной вечери, снова мысленно переместимся на восток: две очень своеобразные армянские миниатюры.

 Миниатюра из Евангелия 1232 г.

 

Полнолуние – первое после весеннего равноденствия. Христос с учениками трапезуют на скатерти алого цвета – скоро такая же горячая Кровь Спасителя прольется под бичами римских палачей и на Кресте. Такой же алой скатертью, словно обагренной Кровью Спасителя, накрыты престолы в алтарях православных храмов. В трех чашах рыбы. Иуда протягивают руку к четвертой.

И совершенно уникальная миниатюра в другом армянском Евангелии.

В ночь уходит Иуда. За столом остаются Двенадцать – Христос и 11 апостолов. Как 12 месяцев за круглым столом – годовым кругом-колесом. Поток линейного времени неумолимо поворачивает назад, к концу времен…

Но своим отношением к Иуде, как кажется, всех превзошли мастера христианской Каппадокии.

Церковь Кокар в долине Ихлара, 10-11 вв.

 

Не просто стерев его изображение, но вырезав кусок камня над дверным порталом, где размещается «Тайная вечеря», они не только исключили его из числа апостолов Христовых, но, кажется, вычеркнули из всего рода человеческого. И вечное осуждение постигает его и на земле, и в жизни вечной – над иконой Тайной вечери мы видим Деисис – моление Богородицы и Иоанна Крестителя за весь род человеческий перед Великим Судией на Его Страшном Суде.