С начала войны Военно-медицинский клинический центр Северного региона, или проще – Харьковский госпиталь принял около 4 тысяч раненых бойцов, а также оказал помощь 6 тысячам военных с боевыми травмами. В целом же через учреждение прошло около 26 тысяч военных, которых доставляли из зоны проведения боевых действий.

Госпиталь, который всегда должен быть готов к массовому приему пациентов, война все же изменила кардинально. Врачи, которые раньше ездили за опытом с миротворческими миссиями в горячие точки, теперь сами могут обучать коллег за рубежом. О зашитых, вместе с травой внутри, пулевых ранениях, нехватке оборудования и кадров в 2014-м и применении передовых технологий сегодня рассказал Укринформу начальник хирургической клиники госпиталя Сергей Шипилов .

ВСЕ УЧИЛИСЬ НА ГОРЬКОМ ОПЫТЕ

— Сергей Анатольевич, конечно, раненые и травмированные – самая сложная категория пациентов. Когда началась война, готов ли был госпиталь к их приему?

— Первый период АТО был сложен тем, что на наш этап попадали как пациенты, которым уже оказали какую-то медицинскую помощь, так и те, которых просто с поля боя брали и транспортировали в Харьков. Но помощь, которую оказывали на более ранних этапах, не всегда соответствовала необходимым объемам. Ее оказывали либо врачи обычных районных больниц, которые были ближайшими к зоне АТО, либо наши мобилизованные врачи, у которых, к сожалению, никакого опыта лечения боевой хирургической травмы тоже не было.

— Делали что могли и как могли?..

— Огнестрельные раны нельзя зашивать. И это то, что делали на фронте в самом начале. Когда нам доставляли бойцов, а у них вогнепалы были зашиты, приходилось разрезать такую рану, и были случаи, что доставали и траву, и землю, и элементы одежды… И нельзя винить людей, понимаете… Если мы в мае 2014-го приезжали в Изюм (город в Харьковской области, граничащей с Донецкой областью, в местную больницу доставляли раненых — ред .), и я оперировал тяжелых раненых абдоминальных. Я говорю: «Давайте помоем». То мне дают флакончик 200-граммовый, а мне же надо 15 литров раствора! А у них больше нет! То есть помощь раненым оказывалась только в том объеме, который могли обеспечить. Практически всех пациентов, которых доставляли в начале войны, мы вынуждены были повторно оперировать. Потому что уровень первичной помощи был недостаточен для того, чтобы предотвратить дальнейшие осложнения.

— Такой горький опыт.

— Очень быстро пытались за счет наших военных офицеров, которые прошли Афганистан и другие горячие точки, реанимировать знания по хирургии ранений. И здесь мы ощутили нехватку оборудования. В частности, в той клинике, которую возглавляю я, а это лечение повреждений органов грудной клетки и брюшной полости, не хватало оборудования для малоинвазийного вмешательства, которое бы позволяло быстро определить патологию и принять решение относительно ее лечения.

СЛОЖНЕЕ ВСЕГО – МАССОВЫЕ ПОСТУПЛЕНИЯ

— Во время боев, когда были большие потери, какую припоминаете в госпитале максимальную нагрузку?

— Самое сложное в военной хирургии и то, чего нет в гражданской медицине, – массовые поступления. Светлодарская дуга, Иловайск, бои за Луганск. За день поступало до 160 человек. Было как-то 174 единовременно. Привезли, разгрузили. Кто в каком состоянии… С автоматами, с оружием. Определить очередность оказания помощи – главная и самая сложная задача. С июля 2014-го по февраль 2015 года было сложнее всего. Случались периоды, когда по 3-5 дней врачи вообще не расходились, работали круглосуточно, с короткими перерывами на какие-то полчаса, хотя бы перекусить, просто перевести дух. Плюс колоссальная нагрузка документальная. Это ведь все следовало описать, оформить карты, ведь людей надо было дальше транспортировать. Бывало такое, что мы всю ночь оперировали, а на 9, 10 часов утра уже планировались борты (доставка раненых, — ред .), и мы до этого времени должны были полностью закрыть истории, сделать переводные.

И персонал госпиталя еще же был вовлечен в передовую группу, приближенную к зоне боевых действий. То есть, части хирургов, анестезиологов, медсестер – не было. Но справлялись. Военно-медицинская академия еженедельно присылала на ротацию врачей. Помогали активно харьковские гражданские врачи, служба экстренной помощи, волонтеры. Довольно быстро мы сориентировались, наладили необходимый уровень помощи. Большинство пациентов, которых эвакуировали от нас на следующий этап лечения, уже повторно не оперировались.

— Сейчас раненых немного.

— К счастью. И мы уже стараемся проводить плановую эвакуацию согласно профилю. Например, Львовский центр — профильный по нейрохирургической помощи, потому что там реабилитационный центр хороший. То есть оказываем помощь у нас, а затем, на 3-и, 5-и, 10-е сутки отправляем дальше. Главный военно-клинический госпиталь в Киеве ориентируется на ранения грудной клетки, брюшной полости. Одесса – ранения глаз. Как госпиталь, который находится ближе всего к зоне ООС, мы каждый день должны быть готовы принять 10-15 тяжелораненых, поэтому, так сказать, «накапливать» пациентов не имеем права.

ВАКУУМНЫЕ ПОВЯЗКИ И МАГНИТНЫЕ ИНСТРУМЕНТЫ

— Вы сказали, что быстро внедрили эндоскопические методики, то есть появлялось новое оборудование?

— В 2016-м году замечательную эндоскопическую стойку подарило госпиталю правительство Японии. У нее хорошие возможности и она очень нам помогает. А недавно мы получили две новые эндоскопические стойки, приобретенные за государственный счет. Одна из них – для лечения органов грудной клетки и брюшной полости, вторая – для лечение крупных суставов. Мы сможем оказывать еще более качественную помощь, улучшить диагностику, потому что это оборудование Full HD, что позволяет детально осматривать органы, выявлять все возможные повреждения, осколки. И не только выявлять, но и малоинвазивно их удалять, не делая больших разрезов, которые существенно осложняют послеоперационный период при тяжелых боевых травмах. Также мы нуждались в рентген-оборудовании для выявления инородных тел – и мы его получили. Это так называемый электронно-оптический преобразователь, который в режиме реального времени помогает нам инструментами добираться до инородных тел и удалять их.

— Еще в 2016 году хирурги госпиталя продемонстрировали СМИ магнитные инструменты, которые позволяют удалить почти все осколки. Наверное, их уже используют и в других госпиталях?

— По моей информации, уже и другие страны покупают сертификаты, чтобы их изготавливать и использовать в своих медучреждениях. Потому что это очень прогрессивная методика. Конечно, магнитные инструменты существовали и раньше. Но коллеги, один из них – Владимир Негодуйко, доктор медицинских наук, который сейчас руководит нашей клиникой неотложной помощи, существенно усовершенствовали. Размеры, форма, специальные системы захвата этих осколков – мы очень ушли вперед в лечении огнестрельных ранений. Удаляем сейчас осколки из легких, диафрагмы, средостения, печени, кишечника, забрюшинного пространства. Где позволяют стандарты, мы используем эндоскопию и эти магнитные инструменты.

— Какие еще передовые технологии используете?

— Мы активно применяем такое направление лечения ран, как вакуумная терапия. Это то, чего в Украине практически не было до начала войны. Поскольку аппараты и расходные материалы дорогостоящие, использование было ограниченным. Мы об этой методике, конечно, знали. Сначала просили волонтеров помочь с оборудованием, так называемыми вакуумными аспираторами, позже уже начали все это закупать централизованно.

— В чем заключается эта терапия?

— Она ускоряет процесс заживления больших ран в несколько раз. На рану накладывается специальная повязка, ее можно назвать «губкой», она пропитывается определенным антибактериальным раствором. К этой «губке» подключается вакуумный аспиратор, который удаляет все, что продуцируется раной. При такой вакуумной повязке не нужны перевязки, а края раны сами по себе сближаются. Сеанс наложения одной такой повязки составляет до 5 дней. В целом до пяти сеансов провели – и рана уже практически готова к тому, чтобы ее просто зашить.

— Овладели еще какими-то методиками?

— Что касается артроскопии (минимально инвазионная хирургическая манипуляция, которая проводится для диагностики и/или лечения повреждений внутренней части сустава, — ред. ), наш коллега защитил кандидатскую. Это очень перспективная методика. Мало того, что она позволяет детализировать все повреждения, которые при травмах возникают, а травм очень много, особенно это связано с коленным, плечевым суставами, но и при проникающих ранениях провести удаление осколков.

ОТКРЫЛИСЬ НОВЫЕ ОТДЕЛЕНИЯ

— То есть, военные события вывели оказание помощи на совершенно другой уровень?

— Да. У нас в 2015-м появились новые отделения. Одна из самых серьезных за тяжестью ранений — сосудистая патология, повреждение крупных сосудов, поэтому создали отдельное отделение. Сначала с помощью ведущих специалистов города, а потом уже самостоятельно мы овладели всеми методиками, которые позволяют лечить повреждение сосудов, и самое главное – которые позволяют спасать конечности. Ежегодно через нас примерно 15-20 пациентов проходили с повреждениями сосудов, когда успешно были вшиты эти ранения, или спротезованы, но конечности были сохранены. Также появилось нейрохирургическое отделение. За время войны очень много прошло пациентов с ранениями головы, поражениями спинного мозга. Наверное, если посчитать все огнестрельные ранения в Украине, то за 5 лет у нас было проведено больше операций, чем суммарно по всей стране… Это категория крайне тяжелых пациентов.

— Создавались отделения, так как остро встала потребность. Но ведь их и наполнить специалистами нужно было. Как удалось решить кадровый вопрос?

— Эти кадры формировались из врачей, которые специализировались в общей хирургии, окончили военно-медицинскую академию. Они проходили соответствующую специализацию дополнительно. Конечно, мы привлекали и продолжаем привлекать специалистов из ведущих харьковских учреждений при необходимости. Это и Институт общей и неотложной хирургии им. Зайцева, и Институт патологии позвоночника и суставов им. Ситенко, и Научно-исследовательский институт протезирования, Институт медицинской радиологии им. Григорьева. Например, за все время у нас прошло 12 пациентов с ранениями сердечной сумки и сердца. Конечно, такие раненые нуждались в высокоспециализированной помощи, использовании аппарата искусственного кровотока, поэтому их сразу направляли в Институт им. Зайцева. Ранения спинного мозга – институт Ситенко, и его ведущие специалисты, и главный врач активно участвуют в лечении.

Да, новые отделения заполнились кадрами, которые сформировались уже во время войны, но некоторые наши специалисты сейчас уже ездят в Европу с докладами об огнестрельных ранениях тех или других органов, особенно ранениях, полученных военными вследствие использования высокоэнергетического оружия, бомб, мин, в том числе и систем «Град», «Ураган». Европейские хирурги не представляют, какие увечья наносят обломки, имея такую колоссальную кинетическую энергию. Поэтому мы делимся этой информацией и проводим активную научную работу.

КОГДА И ПЕРЕДОВЫЕ ТЕХНОЛОГИИ БЕССИЛЬНЫ…

— Не могу не спросить. Осенью общественность потрясла новость о смерти командира 128-й горно-пехотной бригады Евгения Коростелева (12 ноября он вместе с другим офицером подорвался на мине недалеко от Новотроицкого во время обхода передовых позиций, а через неделю, 19 ноября, скончался в харьковском госпитале, – ред .). Почему его не удалось спасти?

— Очень тяжелое ранение в результате довольно мощного взрыва. Он потерял часть правой нижней конечности и стопу слева. Но не это стало причиной смерти. Главное – массивная контузия легких. Понимаете, из-за взрыва настолько пострадали легкие, что они не смогли восстановиться. Постепенно прогрессировала дыхательная недостаточность, которая усиливала сердечно-сосудистую недостаточность… Была очень высокая температура последние два дня – тоже центрального генеза, из-за такой общей травматичности. В течение недели, что он находился у нас, мы привлекли всех возможных экспертов – харьковских специалистов, из Киева приехал и.о. главного анестезиолога Минобороны. Скажу так: то, что он дожил до нашего этапа (до перевозки в Харьков, — ред .) – это был результат глубоких и системных действий с самого начала. Там, на передовой, его же смогли вытащить после этого взрыва, оказать помощь в Волновахской больнице, затем, рискуя, было принято решение передать по воздуху нам. Если бы не слаженная система эвакуации, то и в Харьков он не попал бы. Однако наши совместные действия не дали желаемого результата, такую травму он получил, смертельную, к большому сожалению.

— В последнее время еще были такие тяжелые случаи?

— За последние полгода это наш второй пациент, который умер вследствие очень тяжелого ранения. Первый – тоже с отрывом конечностей, но там ведущей была травма почек, полученная в бою… Не смогли его спасти. В целом же прошло много тяжелых раненых, и у нас уже есть необходимый опыт их лечения.

— Также военные просто болеют, как все люди. С чем попадают сюда с передовой?

— На первых этапах войны, когда не были налажены системы питания, размещения военных, очень много было случаев воспаления поджелудочной железы, то есть не было нормальной еды, качественной питьевой воды, плюс – потребление спиртного. До 30-ти случаев в год было острых панкреонекрозов, на лечение которых уходили колоссальные суммы, бывало, что и около 600 тысяч на одного пациента. Но постепенно, когда начала работать система обеспечения, количество таких заболеваний снизилось.

И мы имеем такую же картину, что и в гражданской жизни у людей, – желчнокаменная болезнь, аппендициты, грыжи, непроходимости, заболевания сосудов, остеохондрозы, заболевания суставов. И, к сожалению, онкология. Это огромная проблема, потому что такие пациенты требуют не только оперативного вмешательства, но и комплексного подхода. А онкологическая помощь у нас в стране оказывается по территориальному принципу. То есть, мы должны диагностировать и быстро перевести военного в его родной регион, где он получит химио- и лучевую терапию.

— А психологическая служба в госпитале есть?

— Да. И это огромная помощь врачу любого профиля, когда с пациентом работает психолог. Потому что не всегда человек говорит обо всем, что его беспокоит. А такой, более доверительный разговор, с врачом-психологом имеет положительное влияние. Потому что очень много посттравматических расстройств. Практически со всеми пациентами, которые к нам попадают, общаются психологи. И уже при необходимости совместно с психиатрами, невропатологами решают проблемы. Также психологи общаются с родственниками, которые приезжают к военным.

— А вообще, материально-техническое обеспечение в учреждении какое?

— Госпиталь развивается – вы сами видите. Новые окна, ремонты отделений проводятся, и замена кроватей на новые, устанавливаются кондиционеры. Значительные средства получили за последние годы. Сейчас капитальный ремонт в операционном отделении, планируется – в реанимационном и отделении неотложной помощи. А еще мы получаем современные реанимобили. Если до войны у нас было 2 машины, сейчас – 8. И что очень важно: мы можем подбирать и заказывать то оборудование, которое на нашем уровне оказания помощи необходимо. Те эндоскопические стойки, о которых я уже говорил, они пришли именно в той комплектации, которую мы просили. Лекарства, материалы – все заказывается оперативно. В начале войны нам очень помогали волонтеры, сегодня основная нагрузка – на государстве.

Юлия Байрачная , Харьков
Фото Вячеслава Мадиевского