— Господин Кикутс, какие берега живописуете?

 — В сторону Саулкрасты и еще дальше. И Лиепая, где я работал, преподавал и каждое лето писал на пленерах. Там много-много лет собирается много хороших художников и рисуют. Правда, иной раз там тема городская, но все равно поближе к морю держались, и я тоже — был у порта, у канала.

— Почему именно море?

— Как говорится, интересный вопрос…

Нет больше чувства свободы, которое тебе дарит морское пространство.

А какая динамика! И еще море дарит чувство спокойствия. Впрочем, изначально я не был нацелен именно на море. В годы учебы в Латвийской академии художеств мы учились изображать и многое другое — портреты, пейзажи, но, помню, уже тогда особенный интерес я обращал к маринистике.

Это заметили, и преподаватели и оставили меня в покое — пусть пишет море!

Учился маринистике, среди прочего, по работам нашего выдающегося художника Эдуарда Калниньша (когда учился в Академии, его уже не было). Но там много отличных преподавателей — например, Юрис Юрьянс.

— Но уникально, что вы перед учебой в Академии художеств завершили и обучение в Латвийской Музыкальной академии им Витолса?

— Я уже с детства с восторгом ломился в школу, где был музыкальный класс и духовой оркестр. Там было много разных инструментов и на многих я научился играть — на трубе, тромбоне. Если кого-то не было, я мог заменить любого музыканта в любой момент. И разумеется научился и игре на фортепиано. Да, и у всех на нервах играл, как говорится! Оглядываясь назад, я удивляюсь, как я мог все это осилить и выдержать? Но по любому, как только была свободная минута, я стремился в музыкальный класс. Я еще и на аккордеоне выучился играть. Сколько свадеб я отыграл со своим аккордеоном! Так что первым делом я пришел к музыке. И играл на танцах, зарабатывал уже в детстве пять-десять рублей за вечер — каждую пятницу и субботу точно.

Но вспоминаю, что на уроках физики и математики я скучал и под партой тихонько уже что-то рисовал. И мой сосед, друг Янис, который потом стал главным начальником по милицейской части в Мадонском районе, тоже рисовал (преимущественно автоматы).

Но мама сама не знала, что делает — зачем-то купила и подарила мне книгу «Школа игры на контрабасе». И вот после этого я попал в среднюю музыкальную школу имени Мединя, где учился контрабасу у Сергея Бринумса, он до сих пор играет в нашем Латвийском Национальном симфоническом оркестре.

— А в чем особенность именно контрабаса? Огромный инструмент, который как бы с боку с припеку в оркестре стоит и иногда что-то играет…

— О нет, контрабас — это очень сложно! Контрабас весь низ оркестра держит! Это основа, фундамент. Правда, зачастую вместе с виолончелью. Это не просто «бумс-бумс». Есть даже немецкий и французский смычок для контрабаса, потому что школы разные, конкурирующие. И это зачастую сольный инструмент.

Вот у меня знакомый контрабасист из Оперы был, Эйнар Упатниекс. Его сын Эгил уже много лет контрабасист всемирно знаменитого оркестра Берлинской филармонии и дважды был «контрабасистом мира». Попасть в Берлинский оркестр невозможно, а он попал! Так вот, он знает немало сольных сочинений для контрабаса.

— В вашей биографии есть и такой факт — вы играли нашем симфоническом оркестре под управлением ставшего затем знаменитым в музыкальном мире Василия Синайского…

— Играл, но, честно говоря, недолго. Играл во время учебы в Музыкальной академии. Но как только завершил обучение в Музыкальной академии, в тот же день я ушел и из оркестра. И работал, например, преподавателем физкультуры! И слесарем на судах. Нужны были деньги, потому что семья появилась, жена и двое детей. Дочка у меня теперь в Латвии знаменитая — занимается производством вина. В общем, я ушел от музыки навсегда! Потому что уже знал, что буду поступать в Художественную академию. Когда работал в оркестре, часто проходил мимо Художественной академии и знал, что я туда попаду и ее закончу. И в 27 лет поступил. И стал художником, магистром преподавания, преподавал в нашем университете историю искусства, работал в Лиепайской педагогической академии.

— Вернемся к морю. Вы часто гуляете по побережью?

— Очень часто. И в любую погоду. В одиночестве долгие километры наматываю. Сидел на камне часами и смотрел на море, и даже застудил однажды задницу, но все прошло, к счастью.

И я долго смотрел на море и фиксировал эту картину, запоминая каждый нюанс. И почему море так меняется? Там есть своя глубокая логика, там нет ничего случайного…

И в этом смысле я близок, не сочтите за нескромность, к творчеству великого Ивана Айвазовского. Как и он, я много картин рисовал наизусть, перед этим долго наблюдая за морем. Я, кстати, только потом узнал, что у меня такой же метод, как и у Айвазовского — специально у него этому не учился.

— Вы были сейчас на отличной его выставке «Игра света» в «Рижской Бирже»?

— Естественно! Все эти милые пейзажи — они для глупцов. А море — это истинная стихия! Мне сейчас 65 лет, я уже на пенсии, буду наслаждаться! Приходите на мою выставку, она открыта до конца января.