Богатый материал для исследований в этом направлении представляют собой автобиографические записки, мемуары, воспоминания. По ним можно наблюдать за становлением личности, проследить этапы формирования мышления, привязанностей, антипатий и даже фобий, начиная с самых юных лет. В плане познания человеческой души «Семейная хроника» и «Детские годы Багрова-внука» Сергея Аксакова для аналитика представляют огромный интерес. Тем более что душа принадлежит человеку ищущему, жаждущему знаний, впечатлений.

«Ряд не испытанных мною впечатлений»

Уже самые ранние детские воспоминания Сергея Аксакова полны глубоких переживаний, мыслей об окружающем мире. Нездоровье матери, Марии Николаевны, частые и продолжительные болезни самого Сережи, его медленное выздоровление способствовали развитию мечтательности ребенка, погружению в свой, какой-то ирреальный мир, созданный на грани болезненного сознания и прочитанных книг.

Любопытно, как юный Аксаков воспринимает природу. Первые шаги, первые встречи с богатейшей флорой бельских просторов, наблюдения за птицами, бабочками, рыбная ловля… И даже «собирание галечек» на берегу Белой — это восторг открытий! «Я не имел о них (речных гальках — Г. Ф.) понятия и пришел в восхищение, когда отец отыскал мне несколько прекрасных, гладких, блестящих разными цветами камешков, из которых некоторые имели очень красивую, затейливую фигуру».

Поездка в карете, преодоление рек, ночевка в степи, кормление лошадей и опять долгий путь по нескончаемым российским дорогам… «Сначала дорога шла лесистой уремой; огромные дубы, вязы и осокори поражали меня своею громадностью, и я беспрестанно вскрикивал: «Ах, какое дерево! Как оно называется?» Живой ум ребенка с жадностью впитывал новые слова, происшествия, детали дорожного быта. «Сколько увидел и узнал я в этот день, что детское мое воображение продолжало представлять мне в каком-то смешении все картины и образы, носившиеся передо мной. А что будет завтра…»

Маменькин сынок

Познание мира, окружающей природы давалось Аксакову гораздо легче и проходило в более естественной для домашнего ребенка обстановке, чем знакомство и общение с людьми. Родственники и многочисленные уфимские гости нередко провоцировали Сережу на глубокие переживания, не свойственную ему агрессию и даже доводили до нервного срыва. Выросший в патриархальной семье, обласканный нежно любящей матерью, он видел свое предназначение скорее в качестве чуткого, внимательного созерцателя, исследователя, но никак не военного. Показательна в этом плане сцена с добрым приятелем семьи Аксаковых полковником Львом Николаевичем Энгельгардтом. Вот как писал сам Сергей Тимофеевич: «Он (Энгельгардт — Г. Ф.) очень любил меня, и я часто сиживал у него на коленях, с любопытством слушал его громозвучные рассказы и с благоговением посматривая на два креста, висевшие у него на груди. …Я сказал, что любил его сначала; это потому, что впоследствии я его боялся, — он напугал меня, сказав однажды: «Хочешь, Сережа, в военную службу?» Я отвечал: «Не хочу». «Как тебе не стыдно, — продолжал он, — ты дворянин и непременно должен служить со шпагой, а не с пером. Хочешь в гренадеры? Я привезу тебе гренадерскую шапку и тесак». Я перепугался и убежал от него. Энгельгардт надумал продолжить шутку и на другой день, видя, что я не подхожу к нему, сказал мне: «А, трусишка! Ты боишься военной службы, так вот я тебя насильно возьму…» С этих пор я уж не подходил к полковнику без особенного приказания матери, и то со слезами».

Аксакову был двадцать один год, когда началась Отечественная война 1812 года. Как же встретил он эту грозную годину, как отразилась она на его жизни? Еще будучи студентом Казанского университета, во время войны с Наполеоном в 1807 году, он стал свидетелем порыва своих товарищей, которые подавали просьбы об увольнении их из университета и поступали в действующую армию. Что касается самого Сергея Тимофеевича, то он простодушно говорил на склоне лет: «Краснея, признаюсь, что мне тогда и в голову не приходило «лететь с мечом на поле брани». Он уехал тогда, после окончания университета, весной 1807 года, в свое Аксаково, где ждали его охота, прилет птиц, рыбалка. И — «вылетела из головы моей в ту пору война с Наполеоном».

«…Всегда с блистательным успехом»

Несмотря на свою природную стеснительность, Сережа очень рано пристрастился к декламации и лицедейству. Он вспоминал: «Зараженный примером одного из моих дядей, который любил декламировать стихи, то есть читать их нараспев, я принимался подражать ему. Матери и отцу моему, видно, нравилось такое чтение, потому что они заставляли меня декламировать при гостях. Самое любимое мое дело было читать вслух «Россиаду». …Я обыкновенно читал с таким горячим чувством, воображение мое так живо воспроизводило лица любимых моих героев: Мстиславского, князя Курбского и Палецкого, что я как будто видел и знал их жизнь и с увлечением описывал их наружность; я подробно рассказывал, что они делали перед сражением и после сражения, как советовался с ними царь, как благодарил их за храбрые подвиги и прочее и прочее».

Надо отметить, что склонность к различного рода фантазиям, к театральным сочинениям у Аксакова проявилась еще в раннем детстве после того, как он прочел театральную «пьеску» под названием «Драматическая пустельга», и она глубоко запала ему в душу. В пьесе была описана любовь пастушки и пастуха. А первые спектакли, увиденные Сережей уже на казанской сцене, оказали на него такое сильное воздействие, что он «думал о них и день и ночь и на время потерял всякое желание учиться». Это впечатление было сравнимо, по признанию Аксакова, только с впечатлением от ружейной охоты. Дремлющая в юноше страсть к лицедейству, к публичному выступлению вдруг получила весьма сильный толчок.

В университете была создана любительская труппа из студентов. В основном репертуар их театра состоял из комедий и мещанских драм. С успехом ставили комедии Сумарокова и Веревкина. Аксаков был организатором этого артистического сообщества и даже соавтором некоего драматического сочинения, постановки которого и положили начало театру. Вначале спектакли ставили в одной из маленьких комнат студентов, а потом перенесли сцену в классную комнату.

В Казани, на подмостках университетского театра, который посещали как студенты, так и горожане, Аксаков узнал первый сценический успех. «…Я играл очень много, всегда с блистательным успехом», — вспоминал Сергей Тимофеевич много лет спустя.

Игра на сцене вошла в его жизнь, а «жизнь» на сцене на многие годы стала для него одним из необходимых каналов самовыражения. «Бывало, — признавался писатель, — лишь только раздастся музыка увертюры, я начинаю дрожать, как в лихорадке, от внутреннего волнения, но с первым шагом на сцену я был уже другой человек, помнил только представляемое мною лицо; малочисленная публика для меня не существовала: я играл точно так, как репетировал роль накануне, запершись в своей комнате…».

Аксаков не относил себя к подлинным знатокам музыки. Много и плодотворно работая в области театрально-оперной критики и обнаруживая в своих высказываниях о музыке, певцах и оперных спектаклях отнюдь незаурядные мысли, он все же противопоставлял себя кругу сведущих в музыке людей. Сам приход Аксакова в область оперной критики исследователи его творчества объясняют увлеченностью театром. Подтверждение тому — мемуары и автобиографические произведения писателя.

К сожалению, музыкального образования Сергей Тимофеевич не получил, так как в семье не было таких учителей, да и родители будущего писателя музицированием не занимались. Посещая русский публичный театр в Казани, он с восторгом погружался в мир искусства. На сцене ставили не только драматические спектакли, но и музыкальные: балеты, оперы. Впервые попав в театр, Аксаков увидел «Песнелюбие» В. Мартини-Солера. Позже побывал на «Колбасниках» Дж. Паизиелло, слушал «Нину, или Безумную от любви» Н. Далейрака, «Земфиру и Азора» — А.Э.М. Гретри.

Результаты собственных артистических экзерсисов Сергей Тимофеевич демонстрировал родным; с наслаждением и не без успеха разыгрывая пьесы перед своим семейством. Благодарного зрителя нашел он в лице младшей сестры, которой показывал трагедии, комедии и оперы. «…Я отвечал один за всех актеров и актрис: картавил, гнусил, пищал и пел на все голоса», — вспоминал он о тех днях.

Университетские годы в Казани прошли уже целиком под знаком театра. Аксаков становится постоянным посетителем спектаклей есиповской труппы (театр с 1803 по 1814 год содержал помещик П. П. Есипов). Есипов даже подарил ему кресло для свободного входа в зал. Здесь начинающий актер-любитель увидел игру известного московского артиста П. А. Плавильщикова: его творчество, как писал позже Сергей Тимофеевич, открыло ему «новый мир в театральном искусстве» и повлияло на становление взглядов будущего Аксакова-критика.

Встречи с известными личностями

Переехав после окончания Казанского университета в Петербург и поступив в 1808 году служить переводчиком (с французского) в Комиссию составления законов, Аксаков, казалось, только и ждал случая, чтобы проявить свои творческие способности. На службе Сергей Тимофеевич сошелся с племянником Александра Семеновича Шишкова, который и представил его знаменитому дяде — писателю, литературоведу, филологу, военному и государственному деятелю.

Очень скоро Аксаков стал желанным гостем в доме Шишкова. Темы их послеобеденных рассуждений касались словесности, в частности разговор шел о языке, русском как славянском, и, наоборот, о языке славянском как русском, о красотах Священного писания, о русских народных песнях, доставалось и карамзинской школе за порчу ею русского языка.

В обществе Шишкова Сергей Тимофеевич блеснул своим сценическим талантом. Спектакли в шишковском доме навсегда сохранились в памяти Аксакова. Да и как можно было их забыть, когда их посещал почетный гость Шишковых — Михаил Илларионович Кутузов, будущий светлейший князь Смоленский, победитель Наполеона. Кутузов заметил юного Аксакова как актера. А жена его, женщина умная и образованная, страстная любительница театра, осыпала похвалами молодого человека и выразила искреннее сожаление, что как дворянину ему невозможно будет развивать свой талант на публичной сцене, чем несколько утешила его самолюбие.

Прослышал о талантливом декламаторе и патриарх русской поэзии Гаврила Романович Державин. Он пожелал услышать чтение. Дело происходило в 1815 году, в декабре, семидесятитрехлетнему старцу оставалось жить каких-нибудь полгода, и вот большая часть этого остатка земных дней прошла во встречах с Аксаковым, в чтении и слушании. Гаврила Романович вполне искренне нахваливал одаренного декламатора, на лице его отражалась смена тех чувств, которыми дышали читаемые стихи, все в нем было в движении, в возбуждении, иногда он вскакивал и бросался обнимать своего гостя. Сам Сергей Тимофеевич, поражавшийся тогдашней своей воспламененности, говорил впоследствии: «Это чтение было единственным явлением в продолжение тридцатипятилетнего моего поприща в качестве чтеца».

Познакомился и коротко сошелся Аксаков с писателем Михаилом Загоскиным — автором исторических романов «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» и «Рославлев, или Русские в 1812 году»; с молодым критиком и публицистом Дмитрием Писаревым. А дружеские отношения с Николаем Гоголем, частые споры, то сближающие, то разводящие их по разные стороны, достойны отдельного исследования. Во всяком случае, общение с Гоголем, по воспоминаниям сына Аксакова — Ивана, перевернуло представление отца о литературе.

Добросердечные отношения сложились у Аксакова с писателем Иваном Тургеневым: оба охотники, оба писали об охоте, природе. Молодой Тургенев был учтив, любезен с Сергеем Тимофеевичем, ценил его книги и в первую очередь несравненный русский язык.

Взаимообогощающими были встречи Сергея Тимофеевича с такими разными, казалось бы, совершенно не похожими на семейно-патриархального Аксакова, писателями Львом Толстым и Михаилом Салтыковым-Щедриным. А с поэтом Федором Тютчевым Сергея Тимофеевича связывало не только духовное родство… Дочь поэта стала женой младшего сына Аксакова — Ивана.

«Ухожу я в мир природы…»

Чем больше я погружаюсь в творчество Аксакова, тем яснее сознаю: мир его души столь богат и гармоничен во всех своих ипостасях, что изучение материала станет темой не только литературоведов и лингвистов, но и медиков, социологов, философов, экологов. Психология семьи, единение с природой, изу­чение языков и виртуозное владение словом — все это отличает человека и писателя Аксакова от его современников. Воспитание и развитие личности через общение с близкими людьми, осознание процессов бытия, законов природы и общества — все это ступени, по которым поднимался сам Сергей Тимофеевич и по которым в дальнейшем шли его дети.

Жизнь длиною в шестьдесят восемь лет… Аксаков не прославил себя как военачальник, не сделал карьеру на государственном поприще, хотя друзья и называли его министром общественной нравственности; не совершил научных открытий, не оставил после себя эпохальных исторических романов; и все же имя его хорошо известно в России и за ее пределами. В чем же феномен Аксакова? В целостности натуры, в верности юношеским идеалам, глубокой порядочности и всеобъемлющей любви к людям.

В начале мая 1858 года, будучи тяжело больным, Сергей Тимофеевич писал П. А. Плетневу: «Конечно, великая отрада быть окружену такими попечениями, как я, но в то же время неотразимо прискорбно огорчать и печалить своим болезненным положением мое доброе семейство». Посетивший больного старика Аксакова Иван Сергеевич Тургенев говорил с удивлением о той самоотреченности, терпении, кротости, с которыми старший сын, Константин Сергеевич, как сиделка, ходил за отцом.

30 апреля 1859 года в Москве, в доме на Кисловке, недалеко от Арбатской площади, в третьем часу пополуночи, на руках своей любимой семьи скончался Сергей Тимофеевич. В последний путь его провожали многочисленные друзья, литераторы, ученые, люди всех званий.

Нам, ныне живущим досталось аксаковское наследие: стихи и проза человека и гражданина по-доброму взволнованного жизнью, чей «дух по-прежнему тревожен». Сергею Аксакову удалось создать в своей душе и передать в автобиографических воспоминаниях хронику возникновения маленькой Вселенной, наполненной гармонией красоты и светом любящего сердца.

Казанская императорская гимназия.

Казанский императорский университет.

Казанский парк «Русская Швейцария».