Полная расшифровка интерью:

 

Сергей Мальцев: Добрый день, уважаемые коллеги! Сегодня мы поговорим о биотехнологиях в сельском хозяйстве, в части геномной селекции, и поможет нам в этом разобраться Дарья Яковишин, сооснователь и СЕО компании «Ксивелью» . Здравствуйте, Дарья!

 

Дарья Яковишина: Здравствуйте!

 

С.М.: Ещё раз спасибо, что пришли. Первый вопрос будет рассказать о компании. Как Вы пришли вообще к этой проблематике? И в целом, чем занимается компания «Ксивелью» не только в части сельского хозяйства, но и по другим секторам?

 

Д.Я.: Здравствуйте ещё раз! Спасибо, что позвали нас к себе! Действительно, компания называется «Ксивелью» , мы начинали порядка 3 лет назад как аутсорс на рынке биотеха. Тогда, на самом деле, в России биотех был не очень развит, он и сейчас, на самом деле, не слишком сильно распространен. Мы хотели узнать, что нужно на рынке, в каких направлениях. Ну и, кажется, что лучший вариант для этого — это, собственно, начать заниматься аутсорсингом и посмотреть, какие вообще бывают заказы, в каких направлениях. Что есть? Фарма, агро, что-то ещё. И собственно говоря, мы начали работать и, спустя, где-то… мы открыли «ООО» порядка 2 лет назад. К нам почти сразу пришёл «Мираторг» и сказали, что они хотят делать геномную селекцию. В этот момент мы поняли, что это, наверно, хорошее направление. «Мираторг» — это про мясо больше, мы с ними работаем по этому направлению, но в России есть не только мясо, в России есть молоко, поэтому мы начали двигаться в направлении геномной селекции для молочных коров.

 

С.М.: Давайте немного по таксономии, надеюсь, Вы там просветите. Что такое геномная селекция? Как это соотносится с биоинформатикой и, наверно, ещё молекулярной биологией? Потому что у Вас ещё степень, по-моему, по биотеху, да, или молекулярной биологии?

 

Д.Я.: У меня степень в биотехе, но, на самом деле, не по молекулярной биологии, у меня даже в PhDнаписано, что я IT, просто моя кандидатская была про создание программы для поиска structural variants… структурных вариаций в геноме, связанных с раком. До этого я в России закончила факультет ВМК МГУ, то есть это больше связано с биоинформатикой.

 

С.М.: Расскажите, как биоинформатика относится к молекулярной биологии, генетике. И где в этой пирамиде геномная селекция?

 

Д.Я.: Давайте, попробую рассказать. Биоинформатика – это, в целом, про то, что лет 20 назад научились расшифровывать геном. Потом появилась возможность его расшифровывать за не очень большие деньги…Начиналось с того, что это стоило миллион долларов, потом начало стоить тысячу долларов, и, таким образом, у нас начало накапливаться большое количество данных. Как только накапливается большое количество данных, понятно, что вручную с этим нельзя работать. Таким образом, собственно говоря, и появилось направление биоинформатики.

 

Как в принципе работает геномная селекция? Геномная селекция — это про то, что мы берём все известные нам данные, которые у нас есть про животные, поголовье, и берём некоторые геномные данные. На основе этого мы строим некоторую матрицу родства, которая у нас, собственно говоря, хорошо уточняется с помощью геномных данных. Это значит, что мы можем определить, в каком именно родстве соотносится животное. Можно сказать, что это не только мать-отец, а можно сказать, что вот это троюродная тётя, а вот эти животные не очень родственники, но при этом геномы у них лежат близко.

 

С.М.: Это что-то даёт в практической части селекции и будущем бридинге? Собственно, продуктовом. То, что из … и по молоку, и по мясу. Что это конкретно даёт сельскому хозяйству и владельцам этих ферм?

 

Д.Я.: Наша цель — сказать при рождении животного, что мы от него ждём. Будет ли это животное лучшим, худшим, что с ним делать? Может, выбраковать сразу? Его можно продать? Из этого животного можно сделать элитное животное? Это значит за ним нужно следить, лечить. Если это бык, значит брать у него семя, и так далее. То есть, что с ним делать? И вот, собственно говоря, геномная селекция позволяет нам при рождении животного с довольно высокой вероятностью сказать, что будет ли оно давать много молока или мяса, грубо говоря. Если шире, то там есть порядка 20-30 показателей, которые мы можем определить при рождении животного. Если упрощать, то мы делаем так. Мы говорим: «Что если все родственники вот с таким геномом давали много молока, то и это животное, вероятно будет давать много молока». 

 

С.М.: Понятно. Давайте тогда о контексте поговорим, в котором развивается российское сельское хозяйство, и в котором вы работаете. Где закупаете семя? Я встречал информацию, что мы его импортируем для высоких хороших пород, для молочных там, для мясных. Вообще, об этом расскажите.

 

Д.Я.: Да, почти всё семя, которое есть в России, импортируется. Собственно говоря, почти всех животных завозят, на самом деле. 

 

С.М.: И животных тоже?

 

Д.Я.: Да, животных завозят тоже, это, конечно, работает только для больших агрохолдингов. Понятно, что бабушка в деревне ничего не завозит, семя у неё тоже локальное, корова у неё локальная. Но если мы говорим про агропромышленный сектор, то, собственно говоря, «да», он завозят животных и семя. Это связано ровно с тем, что мы не можем у себя выбрать лучших животных. 

 

С.М.: Понятно. Одно из ваших конкурентных преимуществ заключается в том, что Вы накапливаете именно локальную базу данных того, кто живет в России, соответственно, их геномный код.  Насколько это конкурентное преимущество, учитывая, что все семя у нас все равно завозят из-за рубежа? 

 

Д.Я.: На самом деле, отличный вопрос. И он волнует очень многих на рынке, потому что, говорят, что… Ну, зачем нам нужна локальная референтная база? У нас животные все завезены. У нас семя завезено. Мы можем взять их референтную базу… Но на самом деле, это не совсем так работает, потому что, если взять это животное в Африке и его отправить к нам, оно будет давать другое количество молока.

 

С.М.: Да, всё зависит от внешних условий.

 

Д.Я.: Есть среда, да, есть менеджмент, есть уход, корм, лечение, — всё вот это есть. И по нашим данным, мы уже посчитали на порядка 50 тысячах животных, у нас получилось, что вклад среды в продуктивность животного, — порядка 47%. 

 

С.М.: И что это значит?

 

Д.Я.: Это значит, что нам, чтобы оценить, сколько оно будет давать молока, нам важно учесть, где оно находится. То есть, нам важно учесть локальное влияние среды.

 

С.М.: Ещё влияет что-то другое помимо самого генома, правильно? 

 

Д.Я.: Да, то есть нам важно, чтобы вот это животное, именно, здесь будет давать много молока. Ни где-то в Штатах. А вот именно здесь оно будет давать много молока. 

 

С.М.: Это на молочное только? А на мясное такая же?

 

Д.Я.: Да, абсолютно такая же история, поэтому, собственно говоря… Возможно, Вы слышали большой проект, который делает «Мираторг» . Вот они, собственно говоря, они планируют делать свою большую референтную базу.

 

С.М.: У них, кстати, как раз центр геномной селекции, и я теперь вижу, что Вы stands behind 

 

Д.Я.: Мы с ними работаем.

 

С.М.: Вы как с ними работаете? Что для них делаете? 

 

Д.Я.: Я, честно говоря, не могу про это рассказывать.

 

С.М.: Хорошо.

 

Д.Я.: Мы с ними много…

 

С.М.: Если о партнёрах говорить, с кем вы ещё в России работаете?

 

Д.Я.: Наш партнёр «СколТех» . У нас партнёр «Мираторг» . У нас партнёр Bayer . И собственно говоря, есть клиенты отдельные ещё. 

 

С.М.: Ну, это вы в целом по сегменту, не только по сельскому хозяйству? Вы же с Bayer , наверно, не по геномной селекции КРС работаете…

 

Д.Я.: На самом деле, у них есть направление по животноводству. Они продают препараты для лечения животных, что тоже важно. Важно на самой ранней стадии выявить, что у животного есть некоторые предрасположенности к тому, что оно будет больше болеть. Соответственно, для них мы можем найти потенциальный выход на рынок, на конкретного клиента.

 

С.М.: Понятно, то есть, указать клиентов, которым просто…

 

Д.Я.: Больше необходимость…

 

С.М.: Дарья, скажите, пожалуйста, об оценочной племенной ценности. И как я понимаю, вы делаете это двумя путями: без геномной селекции и с геномной. Вот если мы пока говорим без геномной, Вам нужно коннектиться с системами фарм менджмента. Что Вы оттуда берёте? Как Вы это делаете?

 

Д.Я.: Смотрите. Без генетических данных — это, на самом деле, метод, который используется уже последние лет 50 во всем мире. Это некоторые смешанные линейные модели, которые используют данные о продуктивности, здоровье, родословной, среде и так далее. Плюс там есть жир, белок, мочевина. В общем, там есть ряд показателей. Этот метод, собственно говоря, основан на том, что мы берём некоторые априорные знания о родословной, которой мы верим. То есть, мы говорим, что мы верим, что вот это мать, а вот это вот сестра, а вот это бабушка. Нам приходится доверять этим данным, соответственно, на основе этих данных мы делаем некоторую оценку. То, что я говорила, что мы берём весь массив информации и говорим, грубо говоря, что если все вот родственники давали столько молока, то мы, наверно, можем сказать, что и вот это животное будет давать столько-то молока. Причём, родственники — это необязательно предки, то есть, это ещё и их дети, дочери. 

 

С.М.: В части, когда вы включаете геномный анализ и ДНК тест?

 

Д.Я.: Как раз, дело в том, что такие данные не совсем правдивы, то есть, не всегда правдивы, во-первых, а, во-вторых, они не учитывают, скажем так, родственников, которые не родственники физически, но которые уже близко по геному друг к другу. Соответственно, когда мы используем без генетических данных, мы можем оценивать возможную продуктивность животного с вероятностью порядка 60-70%. А когда у нас включаются генетические данные, то там вероятность у нас прям вообще взлетает, и для лучших признаков показатель до 87-97%. То есть, можете себе представить, что прямо при рождении животного с 97% вероятностью можно сказать, что оно будет давать столько-то молока? Это довольно важно для животноводов.

 

С.М.: Понятно. Давайте тогда о вашем тесте. Кстати, почему компания называется «Ксивелью» ?

 

Д.Я.: «Кситест» или «Ксивелью» …это p-value, возможно, Вы знаете, это вероятность ошибки. Мы из математики, биотеха. Вот подумали, что «Ксивелью» …

 

С.М.: Генетический тест ваш «Кситест» для геномной селекции КРС. Как вообще это работает?

 

Д.Я.: Смотрите. Мы, собственно говоря, для чего его начали делать, потому что для того, чтобы включить генетические оценки, нам нужна довольно большая референтная база. Чтобы мы могли вот так с высокой вероятностью предсказывать, нам нужна большая референтная база. Это порядка 20 тысяч геномов животных. Но это долго, дорого. Не все агрохолдинги хотят на это идти, потому что не очень понимают, зачем. Они, вроде, и так работают, и всё как бы, в общем-то, понятно. Поэтому мы поняли, что нужно обратить некоторую ценность, которая уже прямо вот будет здесь и сейчас. Потому что, чтобы собрать референтную базу, нужно пару лет, наверно. 

 

С.М.: А у вас она уже собрана?

 

Д.Я.: Геномно-референтная база ещё нет, ещё не собрана. Мы планируем к середине следующего года, если всё будет хорошо, успеть её собрать. Но чтобы при этом была некоторая необходимость прямо сейчас делать генетический анализ, мы думали, собственно говоря, что мы можем использовать прямо сейчас. Важная часть, что все животные, которые живут сейчас, они все довольно близкородственные. Это значит, что есть один бык, у которого дочерей бывает несколько тысяч. То есть, несколько тысяч дочерей одного быка.

 

С.М.: Эта ситуация в рамках одного агрохолдинга больше встречается, наверно, чем…

 

Д.Я.: Нет, везде. Вот именно потому, что все закупают семя за рубежом, соответственно, они все закупают у одного и того же элитного быка. Inbreeding. Да это проблема.

 

С.М.: Я понял. А рынок семени, он монополизирован или там всё-таки несколько игроков? Ну просто…

 

Д.Я.: Нет, есть несколько игроков достаточно больших. Это Alta Genetics, ST genetics … Их несколько в мире, просто в разных странах они представлены по-разному. И довольно часто бывает, что у них общие быки, например. При этом всё равно они довольно близкие, и надо понимать ещё, что порода, о которой мы говорим, — они все были завезены. Эта такая самая продуктивная порода, которая есть сейчас в мире. Они все были завезены, соответственно, они все были выведены из такой очень маленькой породы, поэтому они все, как бы изначально, достаточно близкие родственники. И это привело к тому, что у них очень много генетических заболеваний, которые очень сильно накапливаются. То есть, если люди… Нас много, мы все не родственники, поэтому генетические заболевания у нас встречаются 1 на 10 тысяч, например, да. То у коров гораздо хуже вся ситуация. В Ирландии посчитали, что носителей порядка 20%. Но на самом деле, в худших случаях это может быть порядка 60%. В канадской популяции они указали, что в самых плохих…скажем так, хозяйствах, у них там бешенная встречаемость заболевания. Это не значит, что они все болеют. Они — носители заболевания. То есть, они ещё не болеют, но они могут передать их следующему поколению. Если будет бык с таким же заболевание, то у них, соответственно, будет рождаться такое потомство. 

 

С.М.: Рецессивный станет, понятно, ген… 

 

Д.Я.: Да. 

 

С.М.: Хорошо. Что в России? 

 

Д.Я.: Мы, собственно говоря, начали этим заниматься, потому что, вероятно, в России их тоже много, потому что никто никогда не смотрел. Сейчас у нас нет ветеринаров, которые могли бы определить генетические заболевания, поэтому их пытаются выбраковать, списать. То есть, что-то с ней не так, но что — непонятно. И её просто выбраковывают. 

 

С.М.: Дальше потомство стараются от неё не получать?

 

Д.Я.: : Стараются, чтобы у неё не было потомства, но если она носитель, они же не могут видеть это заранее, соответственно, мы для них помогаем показать, какие животные болеют, какие животные будут болеть, какие прям сейчас болеют. И собственно говоря, выбраковать их. 

 

С.М.: Я как понял, у вас есть IT-сервис. Вы вообще позиционируете себя как IT-компания, правильно? Какой сервис вы предоставляете? И ваша бизнес-модель? Меня больше бизнес-модель, конечно, интересует.

 

Д.Я.: Мы первая компания в России, которая начала делать сервис по, собственно говоря, племенным оценкам. То есть, раньше были институты, которые могли посчитать племенные оценки для агрохолдинга, если он хочет. Но, во-первых, это нужно довольно такое желание сильное, которое у него должно было быть, во-вторых, это такие были отчёты, которые реально на бумажке им давали, говорили, что вот эта корова самая лучшая, вот с ней нужно работать. И всё. 

Но дело в том, что, чем больше мы накапливаем данных, тем лучше у нас, собственно говоря, будут оценки. Как в любом машинном обучении, чем больше данных, тем лучше оценки. Поэтому важно делать пересчёт оценок ежеквартально. Раньше такого сервиса вообще не было, и вот мы его сделали в России, мы его вывели на рынок. 

 

Ещё важно, что… вообще с оценками нужно работать, примерно нужно выбрать всех коров, которые есть в таком-то году, у которых самые высокие оценки или тех, у которых самые низкие оценки. Взять их, я не знаю, посмотреть, кто у них были родители, есть ли у них генетические заболевания. Может быть, есть у них какие-то признаки других важных, например, молоко А2,  возможно Вы знаете про молоко, это сейчас модная тема. То есть, им нужно видеть всю информацию по некоторой, собственно говоря, группе животных. Вот мы сделали сервис такой. 

 

С.М.: А сервис, как он… Вообще, что он позволяет делать? Какова его функциональность? Кто заказчики? 

 

Д.Я.: Он позволяет отбирать лучших или худших животных, посмотреть всю информацию по нему. То есть, мы даже грузим информацию, которую мы собираем из сервисов по менеджменту животного. То есть, они там могут увидеть его продуктивность, его жир, белок, болезнь, родителей и всё остальное. То есть, это все есть в некотором одном месте. И плюс они могут увидеть общую аналитику. Сервис нужен для того, чтобы поддерживать принятия решения по селекции животных. То есть, любое решение, которое вы принимаете в этом направлении: выбор семени, выбраковка, выбор элитного животного, — мы помогаем вам с помощью, собственно говоря, геномных оценок. Таким образом, Вы можете выбрать животных лучших, худших, семя и так далее. 

 

С.М.: Увеличить продуктивность?

 

Д.Я.: Увеличить продуктивность просто за счёт того, что Вы выбрали лучших животных, лучшее семя, скрестили лучших с лучшими, и вот у вас стало больше молока. Я Вам просто хотела рассказать про кейс. У нас там был очень хороший кейс, когда мы увидели в одном агрохолдинге, что вот они думали, что они завозят животных, которые у них, значит, все из одного места, то есть, они всех завозили из США, по-моему. И думали, что они у них, собственно говоря, должны приносить много молока, 10 тонн, все. Они их распределили по разным хозяйствам, и выяснилось, что одни приносят, грубо говоря, 9, другие почему-то 11 тонн, которые находятся в разных хозяйствах. Они пытались понять, что происходит, потому что возможно они купили каких-то не тех животных. Возможно им продали плохих животных на самом деле, вот здесь которые стоят. А вот здесь, вероятно, хорошие. 

 

С.М.: И заказали у вас генетический тест, чтобы понять?

 

Д.Я.: Заказали у нас оценки, чтобы мы видели некоторый их генетический потенциал. И мы увидели, что они, на самом деле, равны между собой эти животные, и что, видимо, как-то у них работает группа плохая, просто менеджмент плохой здесь. И собственно говоря, для них это значит, им вот здесь стоит работать, им не нужно покупать новых животных, или сделать брак. Им нужно немножко улучшить менеджмент здесь. 

 

С.М.: Понятно. То есть, не в коровах было дело, в бизнес процессах.

 

Д.Я.: Да.

 

С.М.: О бизнес модели вашей. На кого ориентируетесь? Где ваши ключевые сегменты?

 

Д.Я.: Для нас самый главный клиент — это, конечно, большие агрохолдинги, в которых больше 1000 голов и те, у которых есть доильные роботы, которые, собственно говоря, данные могут собирать…Следующий наш шаг – это, скорее, выход на компании, которые продают именно семя в России, потому что мы можем подбирать для лучших животных, собственно говоря, лучше быков некоторым специальным образом. 

 

С.М.: И о бизнес модели?

 

Д.Я.: Мы берём в год некоторую сумму за использование нашего сервиса. Плюс мы берём за генетический анализ одного животного. 

 

С.М.: Понятно. Что даёт генетический анализ? Почему нужен генетический анализ отдельного животного? 

 

Д.Я.: Заболевания и хозяйственно-полезные признаки. 

 

С.М.: Просто вы же работаете со стадами, у вас как бы популяции целые, нет? 

 

Д.Я.: Да, но это никак не отменяет того, что нужно знать, какие животные болеют, кого нужно оставить, кого выбраковать, кого нужно поддерживать.

 

С.М.: Потом нужно всё равно тест каждого животного?

 

Д.Я.: В среднем, в мире советуют делать примерно треть. Да, просто важно понимать, почему это у нас вообще работает. Потому что ежегодно агрохолдинг должен обновлять по всем протоколам, как правильно вести животных, поголовье, они должны обновлять от 25% до 30% всего поголовья. То есть, им нужно кого-то выбраковать, кого-то выбрать нового. Соответственно, им нужно сделать выбор, кого выбраковать, кого оставить. А этот выбор они сейчас делают, более-менее, вслепую. А мы говорим: «Сейчас мы вам дадим оценки, которые вы можете выбрать лучших животных, худших животных, выбрать новых и выбраковать плохих». 

 

С.М.: Да, я просто подумал, наверно, следующий сегмент… это производители антибиотиков, в том числе и Bayer , вот Вы сказали, и российские, ну по крайней мере, чтоб они…

 

Д.Я.: …следили за тем, чтобы их лучшие животные не болели. 

 

С.М.: Ваши заказчики, по крайней мере, Вы можете… насколько, не знаю тут проблемы конфиденциальности данных, потому что степень…

 

Д.Я.: Мы можем делать наоборот, мы можем делать рекомендации у нас в системе прямо. Говорить, что вот это животное болеет, и вам, вероятно, стоит пройти лечение. То есть, мы можем не им показывать, а как бы показывать внутри агрохолдинга. 

 

С.М.: Понятно. Давайте о деньгах поговорим. Кто ваши инвесторы? Ищете ли вы инвестиции? И как развиваетесь? На свои деньги? Вы говорили, что проект у Вас не только…

 

Д.Я.: Мы развиваемся на свои деньги, потому что мы начинали, собственно говоря, как я сказала, в качестве аутсорса биотеха, у нас там всё ещё есть заказы. Мы там всё ещё работаем. У нас, собственно говоря, оттуда деньги. Плюс у нас есть деньги, есть платящие заказчики. Мы не привлекали инвестиции, мы об этом думаем. Но видимо, скорее больше на развитие бизнеса, чем на текущее.

 

С.М.: Если мы говорим о нескольких направлениях, в которых вы работаете, помимо агротеха это, наверно, ещё…

 

Д.Я.: Фарма, наука…

 

С.М.: Деньги приносит фарма, как я понимаю?

 

Д.Я.: На самом деле, удивительно, — наука. 

 

С.М.: Порадуемся за российскую науку тогда. Или Вы работаете не только с российскими? 

 

Д.Я.: Мы работаем с несколькими компаниями за рубежом, в том числе, с такими большими компаниями, как Thermo Fisher , например, про него, мне кажется, все знают. Да, у нас есть такие заказчики тоже.

 

С.М.: Давайте тогда последний вопрос — о дальнейших планах. Куда планируете развиваться? Видите ли Вы перспективы в России с точки зрения не только сельского хозяйства, возможно, фармы, вообще, в целом, в биотехнологиях либо ориентируетесь на весь мир? И с какими продуктами, если ориентируетесь, планируете выйти?

 

Д.Я.: Смотрите. В агросекторе мы себя, конечно, видим. Мы видим именно развитие нашего проекта по селекции, потому что мы на самом деле, по-моему, занимаем… Ой, я могу ошибаться, но мы входим в десятку по животноводству в мире.

 

С.М.: Даже так?

 

Д.Я.: Это большой сектор. Плюс ещё есть свиньи, овцы. Это тоже огромное направление. Если коров в России порядка 18 миллионов, то свиней в России ещё больше. И в том направлении ещё никто не ходил, как раз наш следующий такой большой шаг — двигаться туда. Про возможность выхода на мировой рынок там, конечно, есть некоторые вопросы, потому что в России немножко по-другому устроена структура владения собственности. То есть, если у нас есть большие агрохолдинги, то в Европе это маленькие фермеры. И соответственно, геномная селекция, там она уже введена, но на государственном уровне, чтобы собрать вот эту большую референтную базу. Нужно было взять всех маленьких фермеров, объединить, ввести некоторые правила у них, как они это будут всё вести, и ввести для них геномную селекцию. В России с этим проще, потому что у нас есть большие агрохолдинги, там внутри своя большая референтная база. 

 

По поводу развития фармы и, вообще, биотеха в России, мне кажется, с фармой в России, конечно, есть проблемы, потому что в России её не очень много. Компаний, которые производят препараты в России, их всего несколько штук. В основном, в мире биотех работает, именно, в этом направлении. Но при этом, мне кажется, что в агре, в биотехе есть очень большой потенциал. Это подтверждают и агрохолдинги сами, и вообще государство тоже. То есть, например, сейчас есть программа в государстве, федеральная научно-техническая программа по генетическим технологиям, которая как раз направлена на то, чтобы вводить геномные исследования в разных направлениях в агротехе. 

 

С.М.: Дарья, давайте последний вопрос тогда о технологиях генетического редактирования. Вообще, о ГМО и не ГМО, регуляторики и возможности, которые открывают новые технологии.  Генетическое редактирование, — это фактически формально не ГМО, уже для, возможно, селекции и выращивания новых продуктивных сортов и видов животных. Мы сейчас говорим о КРС, не о растениях. 

 

Д.Я.: Для крупного рогатого скота, честно говоря, это ещё не внедрили вообще нигде. Пока эта технология, скажем так, не апробирована достаточно, чтобы её было можно применять. Но это, конечно, в ближайшем будущем, вероятно, произойдет. Это будет, конечно, не для коров, а именно, быков, чтобы было некоторое семя уже, которое было уже адаптировано под конкретные признаки. Потому что есть конкретные мутации, которые ведут к тому, что, например, больше мяса, или больше молока. Ну и как бы, соответственно, конечно, они хотят внедрять напрямую в геном. Всё, конечно, зависит от того, где это можно будет использовать, в России, вероятно, будет можно. 

 

С.М.: Если мы говорим о регуляторных средах, традиционно американцы, более открытые к ГМО вообще, да, и обладающие мировыми гигантами типа Sengenta, Monsantoи так далее. Европа — более традиционна, ориентируясь на organicagriculture, потому что у них нет собственных таких огромных агротехнических компаний… Они просто расчищают поле для своих, возможно… ну, Россия традиционно больше ориентируется на Европу. Мы как-то на ГМО смотрим так, с осторожностью, и вся регуляторика наша …

 

Д.Я.: Это разные вещи. 

 

С.М.: Разные что?

 

Д.Я.: ГМО и биоредактирование генома. 

 

С.М.: Разные. Но вот, например, в Европе они… последнее было разъяснение Европейского суда о том, что они приравняли технологию генетического редактирования к традиционным «тяжелым» ГМО. У нас пока, вроде такого нет. Кстати, что у нас с регуляторикой?

 

Д.Я.: У нас нет пока никакой регуляторики на эту тему, хотя Дмитрий Медведев не раз говорил, что он хочет оставить это как бы довольно открытым, возможность работы с CRISPRи он, наоборот, всячески готов поддерживать развитие науки в этом направлении. Что для нас, конечно, отлично. 

 

С.М.: В федеральной научно-технической программе по генетике, или как она там называется, вот в части по животным там что-то есть? Содержится какой-то потенциал по редактированию для вас?

 

Д.Я.: Да, на самом деле, там программа выглядит таким образом, что должен участвовать агрохолдинг, институт и кто-то ещё. Это можем быть, например, мы. Обычно это работает так, что агрохолдинг пишет, что бы ему хотелось. То есть, я хочу ввести у себя геномную селекции, я хочу клонировать быка, или я хочу, к примеру, отредактировать его геном. Потом находят некоторый институт, который может с этим работать. 

 

С.М.: То есть, государственный институт обязателен?

 

Д.Я.: Институт обязательный, да. Дальше они пишут некоторую программу, как они будут вместе действовать, работать. И государство возмещает, собственно говоря, 50% издержек по этой работе. То есть, они могут написать всё что угодно, чем бы им хотелось заниматься, в том числе и редактирование. 

 

С.М.: Понятно. То есть, потенциальный рынок может быть для вас расширен за счёт этой программы и участия в этих партнёрских взаимоотношениях с агрохолдингом?

 

Д.Я.: Да, конечно, потому что, на самом деле, геномная селекция в большинстве стран — она субсидировалась довольно сильно государством. Потому что её начали вводить лет ещё 10 назад в разных странах, и тогда расшифровка стоила просто гораздо больше денег. То есть, если сейчас в Европе это стоит порядка 30€, то тогда это начиналось со 100€, что было дороже для агрохолдингов, особенно, каких-то маленьких хозяйств. Поэтому там субсидировалось, по-моему, до 40%. Соответственно, в России, чтобы, конечно, открылось геномная селекция, конечно, очень сильную помощь могло бы оказать государство. 

 

С.М.: Дарья, спасибо большое, что пришли. 

 

Д.Я.: Спасибо!

 

С.М.: Желаем Вам удачи! Спасибо!