9 июня 2014 года боевики ДН штурмом захватили территорию культурного фонда «Изоляция» в Донецке.
Место, где до войны проводились выставки, фестивали, лекции и публичные выступления известных людей, террористы превратили в нечто среднее между секретной тюрьмой и концлагерем, существование которого отрицают по сей день.
Галина Гаевая провела в плену на территории «Изоляции» год и один месяц. О пытках, убийствах, сексуальном насилии и принуждении заключенных к рабскому труду бывшая узница рассказала в интервью ZN.UA.
— Галина, какой была ваша жизнь до войны в Донбассе?
—Я жила в Докучаевске. 36 лет работала в центральной больнице города старшей медсестрой акушерско-гинекологического отделения. У меня есть муж, двое детей. Старший сын женат, внуку шесть лет. Мы купили им квартиру в Докучаевске, сделали там ремонт. Себе построили дом, в котором жили вместе с моей мамой и теткой мужа.
— Как и когда боевики ДН появились в Докучаевске?
—1 сентября 2014 года ДНРовцы ночью захватили склады Госрезерва, которые находились сразу за чертой города в поселке Ясное (полтора километра от Докучевска). Их было две огромные колонны. В первую ночь боевики убили старшего охранника. Часть рабочих захватили в плен, кто-то убежал, кому-то разрешили уехать домой.
Мы были дома. Нам позвонил знакомый, известный в городе проукраинский активист, и предупредил о том, что происходит. Сам он бежал той же ночью окольными путями. Часть боевиков осталась на складе, остальные поехали в город. Они уже были со списками. Знали, кто среди местного населения был за Украину, кто активно участвовал в проукраинских митингах, кто вывешивал на домах и во дворах украинские флаги.
Тех, кто был дома, избивали, грабили. Выносили все — вплоть до ложек с тарелками и детской одеждой. У местной заведующей пенсионным фондом отобрали автомобиль, в который погрузили украденные у нее же вещи и уехали. И очень сильно избили ее с мужем. Позже мама этой заведующей добилась каким-то образом от местных ДНРовских начальников, чтобы машину вернули.
— Откуда у боевиков эти списки?
—У нас в городе очень много добрых людей, поверьте мне. Часть из них, кстати, сейчас сидит по подвалам. Кого-то убили, кто-то просто спился.
— К 1 сентября 2014 года террористы ДН уже захватили Донецк, Иловайск, Дебальцево. У вас был план на случай, если будет захвачен Докучаевск?
—Мы были за Украину и никогда не скрывали свою позицию. Ожидали, что и к нам придут, но в ту, первую ночь не пришли. Пару дней спустя арестовали обоих сыновей, отобрали машину. Знали, что мои ребята, как и я, были проукраинскими, участвовали в митингах.
Но я хорошо знала новоиспеченного коменданта города, бывшего тюремщика. В прошлом мне довелось спасать его жену. Поговорила с ним, и через несколько дней сыновей отпустили. 13 сентября они уехали из города в другую область к нашим родственникам.
— Когда пришли за ребятами, что вам говорили?
—В тот день меня они не трогали. Сказали, что и до меня очередь дойдет. Дошла: позже меня и моего дедушку несколько раз на несколько дней «арестовывали». Увозили в Донецк, в бывшее здание СБУ. Один раз держали там пять дней. Обвиняли в том, что я ставила маячки в точки, по которым потом стреляли украинские военные.
В пятницу, 14 октября, я была на работе. Было около 11 часов дня. Я поздравила сыновей с праздником. Меня позвали спуститься на первый этаж. Там стояли главврач и два незнакомых мне мужчины в штатском. Оружия при них не было, но уже в машине я увидела целый арсенал: автомат, пулемет, гранаты. Меня отвезли домой, там провели обыск. Сказали: у них есть данные, что я сотрудничаю с ВСУ. Я молчала, понимала, что сдал кто-то из СБУ, которая базировалась по направлению к Волновахе. Убедилась в этом, когда на допросе в МГБ ДН мне показали листок бумаги, на котором я записала данные нескольких раненых военных в нашем отделении.
— Зачем вы их переписали?
—Они все были русские. Все из России. Это было доказательство. Эту записку я позже передала украинским спецслужбам. Копию того листочка мне и предъявили в МГБ.
— Вернемся к обыску.
— Забрали ноутбук и системный блок стационарного компьютера. Хотя на том компьютере, кроме игр младшего сына, ничего не было.
По дороге в Донецк они беседовали — я молчала. Ко мне даже не обращались. Мы приехали в здание МГБ — помещение бывшего института в Донецке. Меня увели на допрос. По характерному акценту я поняла, что допрашивал русский. Мы с ним потом, через некоторое время, встретились уже в «Изоляции», где я готовила еду для заключенных. Он зашел на кухню, улыбнулся и сказал: «Галина, ничего личного, просто работа. Не держите зла». Я спросила, почему же он не работает у себя на родине: в Москве, Ростове. Он ответил, что в командировке. Вечером того же дня меня с мешком на голове увезли в «Изоляцию». Сразу кинули в подвал. Там можно было только сидеть: метр на метр и лавочка вдоль стены. Провела там два дня, одна. Без окон, света, туалета. Стояла пятилитровая пластиковая бутылка, в которую надо было «попадать». Потом они дали еще вторую, двухлитровую, со срезанным горлом. Вот такой туалет. А воду просто набирали в какую-то пластиковую бутылку и периодически бросали в камеру. Я не знала, что это за вода и откуда она, поэтому не могла ее пить.
Спустя два дня меня перевели в большой подвал, где на полу лежали 13 матрасов. Окон там тоже не было. Я понимала, что наступил вечер, только когда съезжались надзиратели, и за дверью начинался шум. Начинались допросы. Пытки и крики…
Если я правильно посчитала, спустя семь дней меня перевели наверх, на первый этаж. Вечером позвал дежурный. Оказалось, что меня впервые за неделю ведут в душ. Даже дали полотенце. Потом привели назад. На следующий день перевели в другую камеру с видеонаблюдением. Там уже была женщина, Таня Гончарова, которую удерживали в течение трех месяцев. Она мне и рассказала, что мы сидим на территории завода «Изоляция» в Донецке. В этой камере я задержалась на несколько месяцев.
— Вас допрашивали уже в «Изоляции»?
—Несколько раз — точно. Ничем конкретным не интересовались. Даже не пытались завербовать — понимали, что это бесполезно. Я устойчивый человек, которого тяжело переубедить даже в таких обстоятельствах. Были физические издевательства, которые перешли в моральные. Они постоянно хохотали. Говорили что-то вроде: «Ты старая бабка. Зачем тебе та Украина сдалась? Такой страны и не было никогда. Это выдуманная страна. Теперь ты лишилась будущего. Сдохнешь здесь, и даже не узнает никто». И так далее… Постоянно давили и запугивали, что я никогда не выйду на свободу. Все время вечерами я слышала крики за дверью. Неистовые крики. Пленных избивали прямо в коридорах, чтобы все слышали и боялись. Нам с Таней время от времени надзиратели говорили, что скоро так будем кричать уже мы.
— Они говорили с вами о ходе АТО? Пытались дезинформировать?
—Постоянно. Рассказывали, что скоро уничтожат Украину. Что победа ДН уже совсем близко. Что в Киеве запретили праздновать 9 мая и 8 марта. Я говорила, что была в Киеве несколько месяцев назад, видела военные парады своими глазами, так что не надо мне тут рассказывать.
— В этой тюрьме были надзиратели из России?
—Были. Один сам говорил, что из Амурского края приехал. Был еще один русский, откуда — не знаю. Но большинство были местные. Ваня, окончивший Донецкий институт внутренних дел, часто повторял: «Я — обученный человек, который просто следит за порядком. Я не участвую в пытках».
— А кем были те, кто участвовал?
—Люди с больной психикой. Они действительно получали удовольствие от того, что делали. Могли в любой момент вывести любого человека из камеры в коридор, ставили на колени и начинали избивать. Руками, битами по пяткам, автоматами по голове — всем, что было под рукой. И в это время они смеялись, хохотали.
— Им за это платили деньги?
— Конечно. Они там были «в штате». У них даже были контракты с МГБ.
— Убивали людей?
—Да. Чаще всего просто не рассчитывали силы: избивали или пытали человека, а он не выдерживал. Как врач я понимаю, что умирали в основном от внутренних кровотечений. Знаю минимум три таких случая. К двум убитым даже вызывали судмедэксперта. Он им поставил диагноз «передозировка наркотиками».
— Врачей, способных оказать неотложную помощь, не было?
—Был один человек, но врачом его назвать тяжело. Он даже не знал назначения препаратов.
— Как долго вы пробыли в камере с Татьяной?
—Ее увезли в СИЗО 1 сентября 2017 года. Но уже в августе мы были в отдельных камерах. Как раз тогда в «Изоляцию» начали привозить больше женщин. Была одна «шпионка» из Комсомольска, одна ДНРовка и еще Ольга Михайловна — женщина, которая ранее работала в МГБ ДНР.
— Над ними издевались так же, как над мужчинами?
—Такого, чтобы сильно били, не было. Но они умели пытать морально: могли заставлять нас работать день и ночь. Никаких графиков или расписаний таких работ не было — просто заходили и говорили, что надо работать.
— К женщинам применяли сексуальное насилие?
—(пауза) Да. Меня не трогали, а вот более молодых девочек…
— Что вас заставляли делать, когда говорили, что «надо идти работать»?
—Они делали ремонты в помещениях. Разбомбили комнату, где когда-то была телефонная аппаратная, и сделали там камеру. Все делалось руками заключенных: они ломали стены, варили металл, штукатурили и так далее. А мы все убирали: мыли, выносили мусор. И все это делали ночами. Нас выгоняли ночью просто для того, чтобы мы не могли поспать и отдохнуть. Мужчин тоже выгоняли ночью: грузить снаряды, мыть технику.
— Вы сказали, что в вашей «основной» камере было видеонаблюдение. Территория «Изоляции» к моменту вашего в ней заключения уже была переоборудована в полноценную тюрьму?
—Да. Они поснимали все деревянные двери и поставили массивные железные. На всех окнах были решетки. В камерах были двухэтажные кровати: обычные советские односпальные кровати, приваренные одна над одной. Из их разговоров я поняла, что все работы были выполнены первыми пленными. В июне 2017 года они провели в каждую камеру воду и туалет. И даже поставили кондиционеры. Последние три месяца я просидела в камере с кондиционером и туалетом. Остальные восемь — бутылки, банки и так далее.
— Зачем им понадобились кондиционеры в камерах?
—Они боялись и ждали какую-то проверку. Скорее всего, кому-то из России собирались показать, как гуманно к нам относятся. Может, хотели показать красивую картинку наблюдателям из ООН и ОБСЕ или других организаций. Тем летом всем даже раздали постельное белье. По разговорам можно было понять, что они кого-то ждут. Но это не значит, что они перестали пытать заключенных или больше не заставляют работать по ночам: мыть голыми руками танки соляркой, грузить боеприпасы, таскать мусор и так далее.
— Вы упомянули, что готовили еду для заключенных. Как вы попали на кухню?
—Еду там готовили мужчины. Но через несколько месяцев в заключении мне сказали, что завтра я иду на кухню. Утром меня забрали, и потом нас с Таней стали регулярно выводить варить кашу. Там были рис, гречка, макароны, тушенка в банках. Одно время заставляли печь хлеб. У них было очень много муки. Отдельная огромная комната, из которой мы, к концу моего заключения, использовали меньше трети муки. Я так понимаю, что они просто у кого-то все это отжали в самом начале «русской весны» и перевезли в «Изоляцию».
— Если вы готовили еду, то должны были знать, сколько заключенных нужно накормить. Сколько людей там удерживали?
—Когда я пришла на кухню, было 14 человек. А к концу заключения — 56. Но было много таких, которых удерживали от нескольких дней до нескольких недель или месяцев и отпускали
— Как вы вышли на свободу?
—Из «Изоляции» никого на свободу не выпускают. Сначала меня перевезли в СИЗО. Там меня встретил мужчина, который тихо сказал: «Вы не переживайте, я вас к вашим веду». Кто такие «наши», я не понимала. Оказалось, там уже были Таня и Валя, с которыми мы сидели в «Изоляции». В камере всего было 12 человек. Остальные девять — уголовницы. Кто-то убил мужа, кто-то что-то украл. В этой камере был кран с водой и туалет. Потом у меня был суд. Меня судил Верховный суд ДНР, в котором работали местные донецкие судьи. Признали виновной в шпионаже. Потом выдали в рамках большого обмена пленными в декабре 2017 года. Помню, нас везли на КПВВ в Майорск как селедку: в трех автозаках на восемь мест каждый перевозили около 70 человек. Автобус от украинской стороны задерживался. Мы уже начинали думать, что за нами не приедут. Но когда я увидела украинский автобус с Ириной Геращенко около водителя — отлегло…
— Зачем боевикам нужен, по сути, концлагерь в «Изоляции», если у них достаточное количество тюрем, СИЗО и так далее?
—Очень просто: для запугивания и вербовки людей. Часто туда сажали, чтобы отпустить. Со мной была одна женщина, которая работала в Мариуполе. Ездила из Макеевки. А до этого много лет работала в Донецке. Они ее арестовали, держали два месяца. И мужа ее с дочерью. Хотели, чтобы она работала в Донецке на ДНР, но она отказалась. Мужа держали месяц, дочь — несколько дней. Это место нагоняет страх на весь Донецк. Там бывали даже те, кто сидел просто за мнение, высказанное не в то время и не в том месте.
P.S. 14 июня 2019 года СБУ задержала Романа Лягина — одного из организаторов захвата террористами территории «Изоляции» и экс-главу Центральной избирательной комиссии ДНР. В настоящее время его судят в Шевченковском районном суде Киева. Правозащитники и общественные активисты опасаются, что Лягину могут вынести слишком мягкий приговор либо вообще амнистировать в рамках сделки со следствием.
В апреле 2019 года ЧАО «Изоляция» подало заявление о признании фонда потерпевшей стороной в деле Лягина. Вопреки нормам УПК, более полугода адвокаты, представляющие интересы «Изоляции», не могут получить доступ к материалам следствия. Кроме того, двое судей, которые слушают дело, долгое время работали в Донецкой области, а государственным обвинителем выступает военный прокурор Максим Комарницкий — сын экс-главы Луганской ОГА Виталия Комарницкого, который в прошлом призывал Украину, Россию и Беларусь к «воссоединению». В течение семи месяцев Шевченковский суд переносит заседания, на которых должен рассмотреть вопрос допуска ЧАО «Изоляция» к материалам дела. Следующее заседание назначено на 17 декабря (13.30).
