Родным людей, осужденных к расстрелу в годы сталинских репрессий, чаще всего лицемерно сообщали о другом приговоре — «десять лет без права переписки». 

Это эссе посвящено не только памяти жертв Большого террора, но и отношению к тому, что происходило 80 лет назад, в другие годы, — нашей общей «переписке» с прошлым.

«Коли тобі проститься?»

В таком же, как сейчас, «октябре багрянолистом», только в 1989 г., у северодонецкого поэта Иосифа Курлата собрались друзья — общими стараниями мы смогли организовать встречу с его однокашником по Литинституту Евгением Евтушенко. Когда рассказали о спектакле местного народного театра химиков по поэме «Братская ГЭС», автор как будто стал советоваться с нами: 

— Наверное, лучше не включать ее в новые книги… Там же есть главы о Ленине.

— Вы о нем написали, как об идеалисте, — вспомнил я.

— Да, но ведь только сейчас увидел в архивах его расстрельные резолюции. 

— Похоже, литинститутовцев так плотно не приобщали к истории компартии, как других студентов, — порадовался за живого классика. — А мы даже конспектировали труды вождя. Не архивные — массово изданные. Не забуду его доклад на XI партсъезде. В мирном 1922 г. «дедушка Ленин» прямо предупреждает: за высказывание «не тех взглядов» будут «ставить к стенке». И требует: «революционные суды должны расстреливать» за меньшевизм. Не за вооруженную борьбу, а за взгляды! И такое чуть ли не все долго воспринимали как государственную мудрость, как великие деяния. Не надо, Евгений Александрович, ничего изымать, переписывать. Пусть потомки знают и тогда не допустят повторения…

Евтушенко ничего не ответил, но рука, положенная на мою, сказала о многом. Зато мы говорили о его старом стихотворении «Наследники Сталина» и речи, произнесенной накануне, на I съезде народных депутатов ССС (он представлял избирателей Украины — Харькова). Там была фраза о непрекращающемся «культе личности государства». 

— Иосиф написал фактически о том же вслед за смертью Сталина, — цитировал гость наизусть курлатовскую «Весеннюю тревогу»: «Деревья, не надо пока цвести!».

Почтили память Васыля Стуса. В конце 1960-х он полутайно проведывал в Северодонецке Курлата, у которого в юности занимался в донецкой литстудии «Обрій». Творческое объединение с таким же названием Иосиф Борисович создал и в нашем городе. Оно теперь носит имя В.Стуса. В жизни много символических совпадений: той же осенью 1989-го прах гениального украинского поэта, родившегося в год Большого террора и погибшего уже в годы «застоя», был перезахоронен в Киеве. 

«Народе мій,
коли тобі проститься

Крик передсмертний
і тяжка сльоза

Розстріляних, замучених, забитих

По соловках, сибірах, магаданах»?

— спрашивал Васыль Стус. 

Ему бы вот-вот стукнуло те же 80. Что бы он сам теперь, после двух Майданов, ответил на свой вопрос? А нам нужно научиться видеть различные события как часть единого исторического процесса, а заодно — их связь с нами самими, сегодняшними. Учимся, да весьма медленно. 

Скажем, в Указе президента Украины «Про заходи у зв’язку з 70-ми роковинами Великого терору — масових політичних репресій 1937–1938 рр.» от 21 мая 2007 г., говорится практически лишь о периоде «ежовщины». А уже в аналогичном Указе от 23 марта 2017 г. — с таким же названием, только с цифрой 80 — упоминаются и «передумови, перебіг і наслідки Великого терору«. Но почему речь идет только о репрессиях политических? Ровно 85 лет назад, перед Голодомором, появился «Закон о трех колосках» — Постановление ЦИК и СНК ССС от 7 августа 1932 г. «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности». Его жестокости вскоре ужаснулись даже сами авторы. 

Во втором президентском Указе есть предписание насчет «подальших досліджень теми політичних репресій, що здійснювалися протягом 1917–1991 рр. комуністичним тоталітарним режимом на території України». Ладно, «не заметим», что красный террор в Украине начался не в 1917-м, а несколько позднее. Но разве тот режим с его политическими репрессиями не был сведен на нет года за три до «указанного» срока? Что ж так, походя, отметать эту заслугу борцов за свободу и демократию, за независимость нашей страны, в том числе репрессированных?! Например, аккурат через полвека после Великого террора они создали оппозиционный тогдашней власти Украинский Хельсинский союз, вскоре — и Народный рух Украины. 

А главное — сегодняшний день. Определенным образом и он связан с Большим террором. В Украине ныне идет Антитеррористическая операция, и тут тоже предстоит поставить многие точки над «і», прояснить понимание, отношение, позиции. Беру выпущенный под грифом «Наукове видання» отчет 15 организаций — «Ті, що пережили пекло: свідчення жертв про місця незаконних ув’язнень на Донбасі» (Київ, 2015). Одна из глав называется так: «Позасудові розстріли, вбивства». Тут у читателей вполне может возникнуть мнение, что расстрелы, убийства граждан современной Украины «по суду» тоже случались, но это обошли вниманием, как якобы не выходящее за некие правовые рамки. Неужто у кого-то сохранились подобные взгляды? 

Или другой пример. Тоже не из эпохи сталинских судов, особых «троек», а из нашей. Недавно в Украинском кризисном медиа-центре сообщили: до сих пор большинство судей, непроцессуально принимавших репрессивные решения против майдановцев, не привлечены к ответственности. Понятно, что разбираться надо с каждым случаем, однако вряд ли это следует оставлять истории.

Так что приведенные здесь слова Стуса вновь обретают злободневность. Прощение за жуть прошлого просто так не дается; оно, прошлое, цепляется.

Важнее любых указов

К сожалению, в нынешнем указе нет чего-то похожего на пришедшийся мне по душе пункт первого. Тот, что предусматривал «організацію роботи із залученням учнівської та студентської молоді щодо збирання документальних матеріалів, свідчень очевидців політичних репресій, зокрема для поповнення фондів краєзнавчих музеїв». Это не упрек — скорее всего, давать такие свидетельства уже просто некому. Зато два года назад в Украине открыты архивы КГБ. Можно самому найти материалы о репрессированных родственниках.

Мы с давним товарищем инженером Сергеем Каленюком, который стал и авторитетным краеведом, пришли к выводу: народная память должна начинаться с личной родословной. Указами это не предписано, но каждый способен ее создавать, прежде всего, для себя. Если хотим, чтобы дети-внуки не были равнодушными к нашим судьбам. У нас обоих в годы репрессий погибли родные братья наших бабушек. О своем реабилитированном «враге народа», в честь которого меня назвали, расскажу в семейной хронике; хотя многого уже не узнаешь. У Сергея же оказалось немало соратников в поисках, поскольку дело касается… Но лучше процитирую его самого: «Мне отец когда-то рассказывал, что родной брат его матери, бывший житомирский доброволец армии УНР, писатель Гордий Брасюк, был арестован и пропал неизвестно где. Он успел издать пять книг, был среди первых сценаристов киностудии им. Довженко. Принадлежал к киевской литературной группе «МАРС», куда входили Валерьян Пидмогильный, Григорий Косынка, Евгений Плужник, Борис Антоненко-Давидович, Тодось Осьмачка, Иван Багряный, Мария Галич, Дмитрий Фальковский, Борис Тенета и др. Почти все были репрессированы…

Роман Брасюка «Донна Анна» спрятали под стриху, но после войны найти не смогли. Жена Гордия как-то приезжала к родственникам — на ночь, чтобы никто не видел. Отец тогда был малый, так что ничего больше вспомнить не мог. Фотографии Гордия Ивановича не сохранились, их изъяли во время ареста. Одна карточка упала под стол, ее потом нашли свои. Я много лет собирал информацию. В 2016 г. увидел этот роман переизданным. А в деле №7313 прочитал протокол допроса, где Брасюк признавал, что «стоял за самостоятельную Украину, за Украину без протектората любого государства». Реабилитировали его в 1989 г. Старший брат Гордия Петро также был расстрелян — за то, что убеждал в нецелесообразности русификации школ на Виннитчине. Отец моей жены уцелел, но, вернувшись с фронта, получил семь лет — донесли, что сравнивал немецкие электродвигатели с нашими, не в пользу советских».

Занимаясь летописью семьи, С.Каленюк, треть века возглавлявший наш Клуб любителей поэзии, стал искать материалы и о судьбах репрессированных представителей «Розстріляного відродження», писателей, поэтов Луганщины. Мы познакомились с их творчеством, пообщались с теми, кто знал этих людей, продолжил начатое ими. Среди гостей были «шестидесятники» Мыкола Винграновский и Галина Гордасевич (также участница курлатовского «Обрія»), последователь модернового театра расстрелянного Леся Курбаса, режиссер Александр Шмаль. А теперь с помощью ПРООН он возобновил у нас работу своей театральной мастерской «Art&Гарт», переведенной из Луганска. Они поставили немало спектаклей, побывали на гастролях, даже в киевском Центре Курбаса, а нынешней весной, при поддержке фонда «З країни в Україну», провели в Северодонецке всеукраинский фестиваль «Східний експрес». 

Это к тому, что история не должна замыкаться в прошлом, в узком кругу. В этом нас убеждала и деятельность земляков, будущих лауреатов Шевченковской премии Ивана и Надежды Светличных, осужденных как украинские диссиденты, правозащитники. Сегодня много говорится по поводу украинскости Донбасса. В украинской диаспоре в Чикаго мне не сразу поверили, что я отсюда, поскольку свободно владею нашей мовой. Пришлось напомнить, что живу там, где рос наш классик Владимир Сосюра. 

К счастью, его не постигла (хотя вполне могла) судьба 250 украинских мастеров слова Луганщины, репрессированных за годы тоталитаризма. В соседнем с нами Лисичанске (на родине Сосюры) начал творческий путь и Григорий Баглюк — будущий редактор журнала «Забой», один из первых донбасских писателей, которые писали на украинском языке. К высшей мере наказания, после издевательств в воркутинском лагере, он был осужден под самый Новый, 1938-й, год. Особую трагичность его судьбе придает то, что сам молодой писатель поначалу считал: путь к совершенствованию жизни пролегает через революционное насилие, террор. В его рассказе «Розповідь про підсудного» одобряется советский суд, прощающий преступника-пролетария, но беспощадный к врагу из другого класса. Как вам урок истории? Разве сейчас не сталкиваемся с избирательным правосудием? 

С Луганщиной связаны и многолетний глава «Слова» — объединения украинских писателей в диаспоре — Григорий Костюк (сидевший вместе с Баглюком); профессор украинской филологии Иван Билогуб, написавший воспоминания о своих лагерных годах; бандурист, поэт, художник, священник Мыкола Сарма-Соколовский, впервые арестованный еще в 1929-м, а также расстрелянные 80 лет назад выдающийся мастер сонетов, переводчик «Слова о полку Игореве» Мыкола Чернявский и Иван Приблудный — писавший по-русски, но и такие стихи, как «О чернобровая Украйна». Драматург Анна Баркова скрывалась после лагерей в Луганске, но в 1957-м, в «оттепель», ее нашли и вновь обвинили в «антисоветской агитации». Дела многих были сфабрикованы по ложным доносам. Слышал об этом и от старобельского поэта Ивана Савича, освобождавшего от фашистов наш город и отсидевшего после войны до смерти Сталина.

Они не только создали для нас фундамент, но и помогли многое понять.

Возвращение

В 2008 г. вышел третий, заключительный луганский том серии «Реабілітовані історією», посвященной памяти жертв политических репрессий. В него вошли очерки о наших земляках-литераторах: Герое Украины, лауреате Шевченковской премии Мыколе Руденко, одном из первых активистов местной «Просвіти» Платоне Гайворонском, профессоре Александре Ефремине, шахтерском поэте Юрии Слипко, людях других профессий, документальные свидетельства. Только биографические справки в несколько строк занимают свыше 600 страниц. И за каждой строкой — чья-то прерванная или изломанная жизнь, неосуществленные планы. Сколько всего они могли создать!

Предвоенный руководитель Лисхимстроя — будущего Северодонецка, первый почетный гражданин этого города Илья Матвеевич Барский рассказал мне о тех, кто не вошел в наши книги:

— Будешь писать о них — ничего не додумывай. Вот эту рукопись романа одного писателя о том, как мы создавали в степи химический гигант и новый город, я забраковал. Не убивали некие кулаки наших пионеров, не стреляли в нас, не грабили, как тут расписано. И что было грабить, если мы, выпускники харьковского института, приехали сюда с женой с одним чемоданом! Все начинали с нуля. А самым первым был харьковский специалист Александр Забельский. Он возглавил Лисхимстрой еще до первых бараков, в 1933-м, после работы в торгпредстве в Германии. Именно Забельский добился, чтобы рабочий поселок стали строить не возле Лисичанска, как намечалось раньше, а напротив, на левом берегу Донца, где сооружали химкомбинат. Северодонецк этим обязан ему.

Вскоре Александра Дмитриевича перевели в город Каменское — директором строящегося Баглейского коксохимического завода. А тут грянул февральско-мартовский пленум ЦК ВКП(б) 1937 г. Обосновавший Большой террор тем, что повсюду в стране — шпионы, диверсанты, вредители, которые пробрались на высокие посты и хотят силой захватить власть. Вспоминали, кто в какой партии был «до 17-го года», не щадили ни друзей, ни соратников, ни вчерашних героев, кумиров.

Газетные архивы сохранили публичные доносы, разоблачительные статьи того времени. Да, оно ушло в прошлое, только далеко ли? Горько, но и в Украине, провозглашенной независимым, свободным, демократическим, правовым государством, кто-то меняет взгляды буквально за пару недель. Вчера того или иного политика возвеличивали, а сегодня втаптывают в грязь. Под угрозой жизни? Леонид Брежнев, который в 1937-м оказался на партработе в том самом Каменском (Днепродзержинске) и, судя по протоколам, клеймил тамошних «вредителей» — своих старших товарищей. Не он — так его. В группу тех врагов попал и бывший эсер Забельский…

А добывать «признания в контрреволюционной, подрывной деятельности» умельцев хватало. Вспомнили и Харьков, и Лисхимстрой, и Германию, где «наверняка завербовали фашисты». Дела рассматривались в упрощенном, хотя как бы судебном порядке. Всю группу, включая Забельского, расстреляли в один день. Место их погребения неизвестно. На сайте общества «Мемориал», где представлены т.н. сталинские списки — людей, осужденных по личной санкции вождя и его ближайших коллег, А.Забельский значится под №198, по первой категории. Реабилитирован он был ровно 60 лет назад.

  Его женаТаиса Филипповна, как ЧСИ (член семьи изменника родины), была приговорена ОСО при НКВД ССС к восьми годам лишения свободы. Ее летом 1938-го отправили в Карагандинскую область, в АЛЖИ — Акмолинский лагерь жен изменников родины, новый остров «Архипелага ГУЛАГ». Она оказалась одной из 8 тыс. заключенных там женщин — жен недавних крупнейших руководителей, монахинь, крестьянок, артисток… В 2007 г. там, невдалеке от столицы Казахстана Астаны, открыт Музейно-мемориальный комплекс памяти жертв политических репрессий и тоталитаризма.

Дочь Забельских Елену исключили из института, и она уехала к тете, работавшей на Киевской киностудии. Там тогда снимали первый цветной украинский фильм «Сорочинская ярмарка». Прекрасно танцующую девушку включили в хоровод. В стране Советов все смешивалось с поистине гоголевской фантасмагорией. И все-таки Елена Александровна продолжила дело отца — стала работать в Харьковском институте по проектированию предприятий коксохимической промышленности. Ее муж Михаил Иванович Подщеколдин был известным ученым, в 1950–1960-е возглавлял автомобильный факультет Харьковского автодорожного института. 

— Сына, моего брата, — рассказала их дочь Екатерина Бронина (предоставившая нам с С.Каленюком и фотоматериалы), — они назвали в честь деда — Александром. В 1970-х его научным руководителем в аспирантуре Института востоковедения был известный индолог Григорий Котовский (сын знаменитого командира красной конницы). Вместе они встречались в Дели с самой Индирой Ганди. 

Поучившись и в США, освоив шесть языков, Александр Подщеколдин работал в ООН. Потом увлекся изучением… троцкизма (в «причастности» к которому обвиняли его деда), съездил в Мексику, где по приказу Сталина был убит Троцкий. А еще Александр Михайлович читал лекции по истории мировых религий, в том числе в переполненном Центральном лектории Харькова. А еще, благодаря японцам, он овладел контактным каратэ, достиг здесь больших высот, был инструктором мирового уровня, изучал это направление как философ и практик, писал книги. В 1989 г. стал первым президентом новой всесоюзной Федерации боевых искусств. Можно считать, жил за себя и за деда — к сожалению, тоже недолго. Похоронили его в Харькове вместе с родителями. Дед бы им гордился.

В июне 1938-го был арестован и преемник Забельского по руководству Лисхимстроем Михаил Семенович Хомутов — по обвинению в принадлежности к контрреволюционной организации. Но через год трибунал Киевского военного округа его оправдал («Національний банк даних жертв політичних репресій радянської доби в Україні») . Планы по Большому террору (такой термин через 30 лет после этих «чисток» предложил британский историк Роберт Конквест), которые доводились до всех «органов» на местах, в основном были выполнены. 

«Но тем не менее, — писал наш знаменитый первостроитель Семен Чернов, книжку которого мне довелось редактировать, — на Лисхимстрое начали возводить огромную тюрьму». А Илья Барский вспоминал, что все стали куда как осторожнее:

— Когда потребовалось ехать в правительство — добиваться размораживания нашей стройки, то послали меня, как самого молодого инженера, не имеющего детей и беспартийного. Мол, исключать неоткуда. Жена поехала со мною: если что — так хоть попрощаться… Впрочем, и в НКВД люди были разные. Во время войны, приехав в освобожденный Лисхимстрой, мы с одним боевым офицером разорвали трофейную немецкую марку: встретимся в поверженном Берлине и сложим половинки. Кто-то подслушал и донес — шпионы назначили явку в столице рейха. Меня задержали, однако быстро отпустили. Впрочем, пометка о задержании какое-то время сказывалась.

А сколько людей не отпустили! До сих пор точный их счет не известен. Но о тех, о ком узнали мы, должны, без купюр, без переписки, узнать и наши дети, внуки. Пусть вычеркнутые из жизни возвратятся в нее такими, какими они были. 

* * *

Это эссе охватило лишь крошечную толику того, что довелось пережить (или не пережить) людям в стране, где диктатура заменила закон. Лишь несколько судеб и один регион. Тот самый, о будущем расцвете которого Михаил Хомутов писал в дошедшем до нас первом номере газеты «За стахановскую стройку». Тогда планы прервала война, сегодня — тоже. Только их все равно надо выполнять, наладив «переписку» и с прошлым, и с будущим. Увы, в Северодонецке, нынешнем административном центре Луганщины, так и нет городского историко-краеведческого музея. Может, этими строками удастся разбудить не только память, а еще что-то…