Если бы героиня Натали Портман в новом фильме Алекса Гарленда не была солдатом и биологом, ей стоило бы стать теоретиком кино. По крайней мере, ее наблюдения насчет флоры и фауны отлично применимы и к современному спекулятивному кинематографу.

Пройдя сквозь аномальную завесу «мерцания» в «Зону Икс» с глубоко личными целями, рекруты организации «Южный предел» встречают незнакомые им формы жизни. (Поначалу, правда, эти формы выглядят как выставка достижений свадебных флористов и инсталляции из цветной монтажной пены, но поверьте: дальше — больше.) «Взгляни на эти цветы. По ним не скажешь, что они одного вида, но, тем не менее, они растут на одной ветке, как будто замкнутые в постоянном цикле мутаций», — говорит Лина (Портман). «Это патология?» — спрашивает ее коллега по экспедиции. «Если б ты увидела подобное у человека, то не спрашивала бы», — вмешивается третья.

Благодаря «Аннигиляции» мы увидели такую мутацию — только на примере фильма. На одной ветке цветут цветы «Чужого», «Прибытия», «Горизонта событий» и «Сайлент Хилла». Или, если угодно, «Пикника на обочине» и «Пикника у Висячей скалы». У кого повернется язык назвать получившееся патологией?

Но если форма «Аннигиляции» озадачивает нас вопросом о том, где граница между эклектикой и жанровой неразберихой, сюжет фильма подбрасывает еще более основательную проблему: есть ли вообще граница между «нормой» и «патологией» за пределами нашей антропоцентрической перспективы? К счастью, в координатах фильма этот глобальный вопрос звучит довольно мелко. Почему «к счастью»? Что ж, у каждого доморощенного критика наступает момент, когда для того, чтобы проиллюстрировать сказанное об одном произведении, приходится целиком пересказывать другое. Вот настал и мой черед, пишет Марина Мойнихан в своей рецензии на Flashforward Magazine .

Блоги

«Лара Крофт»: новый взгляд на старую историю

Инна Дыбан

У югославского постмодерниста Данило Киша есть рассказ «Энциклопедия мертвых». Заглавная «Энциклопедия» в нем — это вымышленное собрание жизнеописаний простых людей, хранящееся в Королевской библиотеке Швеции. Рассказчица приходит в библиотеку, чтобы найти статью о своем отце Д.М., недавно умершем от саркомы. Она читает его удивительно подробную биографию и перерисовывает из статьи цветочный узор, который, как сообщает Энциклопедия, был основным мотивом рисунков отца. В конце рассказа героиня узнает, что очертания цветка совпадают со снимком опухоли, которая убила Д.М., и что живопись и смертельная болезнь в его жизни развивались параллельно.

К чему я это пересказала? К тому, что рассказ Киша никто не истолковал бы как фантастическую вьньетку о потаенной красоте патологий. То, что он принадлежит перу одного из крупнейших мастеров европейской литературы XX века, не даст нам за фантазийным образом библиотеки и диковинной концовкой проглядеть мотивы национальной идентичности, семейной драмы и исторических потрясений.

А двухчасовая «Аннигиляция», хоть продюсеры и заклеймили ее как «чересчур сложный фильм», — все же порождение развлекательного кинематографа. И что хуже — это очень красивый фильм. За эту радужно-мерцающую CGI-красоту очень легко зацепиться и свести весь калейдоскоп тем «Аннигиляции» к набору философских банальностей. Мол, мутации, распад и смерть могут быть прекрасным зрелищем с некой «космической» точки зрения. Или, мол, все мы — часть вселенского организма, так что ничья смерть и даже вымирание целого вида — не трагедия, а с другой стороны, каждая смерть — трагедия, поскольку «нет человека, который был бы как остров, бла-бла-бла».

Но вот что поразительно: фильм не увяз ни в этой схоластике, ни в пустом любовании райскими пейзажами — хотя у него были все шансы.

И это при том, что «Аннигиляция» снята по весьма специфическому роману из когорты «условно-неэкранизируемых». Первый том Southern Reach Trilogy писателя Джеффа Вандермеера — это не «научная» и даже не «метафизическая» фантастика. Вандермеера ассоциируют с течением “new weird”: его представители привносят в фантастику элементы абсурдизма, но в то же время они зачарованы чисто физиологическими аспектами живой природы. «Нью вирд» — это осьминоги Чайны Мьевилля, многоликие насекомые, фракталы под микроскопом и мутации.

Двухчасовая «Аннигиляция», хоть продюсеры и заклеймили ее как «чересчур сложный фильм», — все же порождение развлекательного кинематографа. И что хуже — это очень красивый фильм

Но конкретно роман «Аннигиляция» — это в большей степени так называемая «лингвистическая фантастика»; текст, который возможностями и пределами языка зачарован не меньше, чем скрещиванием людей с деревьями. Рамочный сюжет романа такой же, как и в фильме: героиня-биолог отправляется в «Зону Икс», откуда недавно вернулся ее муж — смертельно облученный, а может, и не облученный, а может, и не муж. Но она не просто входит в чужеродную «зону»; она выходит за знакомые пределы — земной биологии, человеческого языка, сети своих привязанностей, обид и сожалений. Так, в одном эпизоде романа героиня спускается в «подземную башню», на стенах которой читает растительные (!) письмена, напоминающие то, как если бы «Некрономикон» написал католический богослов.

Из подобного сюжета не вышло бы фильма, максимум — видеоинсталляция. И вот тут-то в дело вступил талант Гарленда как сценариста. Он не просто дал персонажам Вандермеера — Биологу, Топографу, и так далее — имена. Он сделал из текста, захватывающего своей безличностью (не путать с безликостью) фильм, который захватывает именно своей человечностью.

В конце концов, что страшнее для человека — полететь на новую планету и встретить там чудовищных ксеноморфов, или полететь на новую планету и встретить там точную копию своего дома?

Блоги

«Похищенная принцесса»: чем удивил украинский мультфильм по голливудским канонам

Мария Максименкова

Или так: что страшнее для человека — крах семьи или крах всех его базовых представлений о физике и биологии? «Шо то х*йня, шо это х*йня» — отвечает Алекс Гарленд, но отвечает не в лоб, а с помощью киношно-эзотерических приемчиков. То покажет стакан воды, конденсат на котором смыкается, как две руки. То снимет обнаженную спину Натали Портман, да так, что ты ежишься от очередных визуальных ассоциаций с Чужими. Когда в следующем кадре оказывается, что героиня все же земная — настолько, что способна предать любовь всей своей жизни (Оскар Айзек), — это тоже бьет по нервам: не «космическим ужасом», а мелким мещанским шоком, но в том-то и вся прелесть. Гарленд не стал выбирать между физикой и метафизикой, человеческим и надчеловеческим. Пусть будет и то, и это. И волна, и корпускула.

Блокбастер не затмевает артхаусную медитацию, и наоборот. В 15-минутной сцене перед финалом Лина встречает Другого — жуткое космическое смоляное чучелко, которое пытается мимикрировать под нее саму, и, по-видимому, является ее биологическим двойником. «Так что, это все-таки был инопланетянин?» — спрашивает Лину ученый в карантине: о, каким фундаментальным и в то же время банальным должен показаться этот вопрос сидящему с разинутым ртом зрителю — ведь он-то, в отличие от спрашивающего, видел весь процесс превращения. Если бы «Аннигиляция» была более слабым фильмом, эта психоделическая сцена оттянула бы на себя внимание с каких-то концептуальных пробелов.

Гарленд не стал выбирать между физикой и метафизикой, человеческим и над-человеческим. Пусть будет и то, и это. И волна, и корпускула

Но в том-то и дело, что фильм крепко стоит на своих ногах (или что там у него) и не нуждается в подпорках; спецэффекты и нарратив живут в симбиозе. Такой баланс — это то, чего не хватает большинству современных лент, которые хоть мизинцем (или что там у них) пытаются затронуть философские и религиозные темы. Описывая провал «Милых костей», критик Марк Фишер в свое время саркастично заметил, что фильм «целился в сферу фантастического и невозможного, но вместо лирически-онейрического стал CGI-задротским». Очевидно, что это проблема далеко не одних только «Милых костей». Гарленд же, повторимся, не стал выбирать между двумя полюсами.

Это наиболее очевидно в самой, казалось бы, малоинтересной и типичной для фантастических триллеров сцене. Одна из участниц экспедиции привязывает остальных, включая героиню Портман, к стульям, и произносит истерически-обвинительный монолог: среди нас, мол, затесалась крыса. Как тут не вспомнить сцену из «Нечто» Джона Карпентера, в которой персонаж Курта Рассела пытается вычислить «тварь», прижигая образцы крови своих коллег? (Правда, в отличие от него, героиня Джины Родригес осознает, что в «тварь» уже отчасти превратились все, включая ее саму.) В этот момент наших героинь навещает монстр: медведеподобное существо, которое впитало в себя часть личности ранее убитой им участницы экспедиции (Касс Шепард).

По сути, это единственный полноценный монстр фильма: нечто клыкастое, слюнявое, устрашающее (а не просто «странное») и однозначно смертоносное. Но даже в этот момент не происходит разрыва между красочным голливудским хоррором и идеями, из-за которых фильм был стигматизирован как “high-brow”. Мы-то, конечно, привыкли, что за любым, даже самым завалящим голливудским монстром, стоит что-то большее, чем просто чудовище, будь то психоаналитическая или классовая трактовка (ага, вампиры у нас — загнивающая аристократия, зомби — рабочий класс, демоны — буржуазия…) Но «Аннигиляция», черт возьми, показывает чел-медведо-кабана и заставляет при этом вспоминать «О воскресении плоти» Тертуллиана!

Конечно, фильмы-мутанты с аналогичным размахом идей снимались и раньше, разве что с более скромными бюджетами. Досматривая «Аннигиляцию», трудно не вспомнить «Девятую конфигурацию» — психологическую драму, снятую Уильямом Питером Блэтти по собственному роману. Дело, конечно, не в том, что главный герой-солдат и там, и там носит имя Кейн (оригинальное название романа Блэтти — Twinkle, Twinkle, «Killer» Kane). Дело том, что оба фильма в складках многослойной фантастики замаскировали очень простые и мощные истории об искуплении вины — хотя не склонная к пафосной риторике героиня Портман называет это просто «долгом».

Блоги

«Черная пантера»: такой мы Африку еще не видели

Виктор Кушнир

Блэтти был более чем посредственным режиссером, а 1980 год — каменным веком в плане компьютерной графики. К счастью, Гарленд имеет в своем распоряжении и талант, и технологии. Он может и к умным, и к красивым. У него и расчетливая голова на плечах, и горячее сердце визионера. Голливудская аномалия, да и только. (Волна, корпускула…)

Дуализм «Аннигиляции», которая не бросает своих героев и зрителей один на один с равнодушием космоса — лучшее, что есть в фильме. После него хочется не только освежить школьную программу, как это бывало с фантастическими шедеврами прошлых лет вроде «Интерстеллар» (хотя автор рецензии на полночи залип в статьях о клетках HeLa, чего таить.) После него хочется пойти и обнять своего significant other — но не как, прости господи, «родного человечка», а как невероятную тайну, еще одну аномалию; существо одного с вами биологического вида, на которое вы так похожи и не похожи.

Присоединяйтесь также к группе ТСН.Блоги на facebook и следите за обновлениями раздела!